И я вывалил на него, как отправился повидать Уилла и какой пережил ужас и потрясение, когда у самых его ворот обнаружил, что за мной увязались Мари с братцем:
– Этот мальчишка, Ник, сказал, что у него ко мне было дело. Какое – знать не знаю. Стэн, такой риск невозможно оправдать ничем! Их могло разметать между мирами. Нам с Уиллом потом пришлось бы до ночи собирать их ошметки по пяти разным вселенным!
– Надо думать, они этого просто не знали, – заметил Стэн.
– Да ничего они не знали! – поморщился я. – Только вот Уилл потом по доброте душевной снабдил их полной информацией о магидах. Пришлось изобразить приступ ярости и запретить им рассказывать кому бы то ни было – а что мне еще оставалось?
– Изобразить? – удивился Стэн.
– Да, я и до сих пор зол, – признался я. – И на Уилла тоже.
– Сдается мне, у нашего Уилла были причины все рассказать, – задумчиво проговорил Стэн. – Согласен, он деликатностью никогда не отличался, язык что помело, но наверняка после того, что они сделали, он понял, что перед ним кандидаты в будущие магиды. Это девушка сама перенесла обоих или мальчик тоже участвовал?
– Оба, – ответил я. – Мальчик тоже очень одаренный, только не афиширует этого. Но он, во‑первых, еще молод, а во‑вторых, я в жизни не видел такого эгоцентричного ребенка. По-моему, Уилл вообще ничего не думал. И да, я намерен вычеркнуть все пункты из списка и начать искать заново, как только разберу все конструкции, которые построил для этого задания.
– Тогда мне тут нужен хороший запас Палестрины и Монтеверди, – заметил Стэн. – Перейду на них. А что задание? Уилл согласился помочь?
– К полудню должен быть здесь, – сказал я. – Встреча с Дакросом у меня около шести, не раньше, а значит, у Уилла будет достаточно времени, чтобы войти в курс дела. А пока – Стэн, мне это самому не нравится, – не мог бы ты всерьез подумать, как слушать Скарлатти, чтобы его вместе с тобой не слушала вся гостиница?
– Попытаюсь, – с сомнением отозвался Стэн. – Будет нелегко, но сделаю, что смогу.
Я оставил его пытаться и вернулся в гостиницу. Днем был назначен круглый стол на тему «Секреты хорошего фэнтези», и я решил, что можно сходить туда и выведать эти секреты, а заодно и скоротать время. А пока я купил кофейник превосходного фирменного кофе «Вавилона» и ушел с ним в главное лобби.
Там было, как всегда, полным-полно народу – кто-то в странных одеяниях, многие – со следами страшного похмелья после вчерашних издательских вечеринок. В углу устроился Тэд Мэллори, и вид у него был похмельнее всех. Его супруга сидела рядом и явно скучала; на ней был очередной новый удивительный свитер. На первый взгляд было похоже, что кто-то выплеснул ей на грудь пинту крови. Не знаю, что это был за красный материал, но блестел он, как свежая рана. Я поспешно отвел глаза и увидел, что в сторонке под одним из узких окон примостились на скамейке Мари и Ник Мэллори. Я направился к ним – и мне вдруг пришло в голову, как странно, что старшие Мэллори почти не обращают внимания на младших. Я, разумеется, еще вчера за завтраком понял, как остро Жанин недолюбливает Мари, но что удивительно, она и от Ника держалась на расстоянии – единственное проявление материнской заботы, которое я видел, это когда она разок намазала ему маслом тост. Вероятно, дело в том, что Ник ей просто не позволяет. Четырнадцатилетние люди обычно очень нервничают, если матери вокруг них суетятся. Однако Ник, похоже, во всем полагался не на мать, а на Мари. И с моей точки зрения, самое удивительное было то, что Жанин это терпела. Между тем в целом она не показалась мне особенно терпеливой.
По-моему, всеми этими размышлениями я пытался скрыть от самого себя то обстоятельство, что хочу с ними поговорить. Я поставил поднос с кофе на подоконник и услышал собственный голос:
– Хотите кофе? Я взял самый большой кофейник.
Они оба сидели, как в воду опущенные. Я понимаю, что меня просто замучила совесть. Наверное, я хотел извиниться. Было очевидно, что такой унылый вид у них большей частью из-за меня. Они устало посмотрели на меня – чуть ли не с облегчением, что я держусь с ними приветливо, но не уверенные, что не обманулись. Мари слегка порозовела и проговорила:
– Ник накачался кофе еще за завтраком, а я с удовольствием выпью чашечку.
К огромному кофейнику по здешним правилам полагалось четыре чашки. Ник пристально изучил их:
– Я тоже выпью. А кому четвертая?
– Никому, – сказал я.
Мы устроились рядком на скамейке – этакая дружеская компания – и смотрели в зеркала, которыми была зашита противоположная стена.
– Простите, что не сдержался, – сказал я и сам этому удивился.
– И вы меня простите, – отозвалась Мари с явственным всхипыванием. – Я уже думала, что ляпнула непростительную бестактность.
– Я хотел убедиться, что вы сами в это не верите, – что мы тайно правим миром, – сказал я. Видимо, это была настоящая причина, по которой я хотел с ними поговорить. Неожиданно. – Вы задели меня за живое, поскольку мы и правда часто подталкиваем, направляем и уговариваем, когда нужно. Иногда мы и в самом деле переступаем невероятно тонкую грань между уговорами и приказами.
– Я так и думал, – сказал Ник. – Иначе никак. У вас, наверное, на сей счет есть правила.
– Очень строгие, – заверил я его.
– Вот бы сделать по этому компьютерную игру! – с тоской проговорил он. – Но ведь не получится, спорим? Я пытался в порядке эксперимента сказать про вас Дейву, он тут ведет секцию Игр, но не сумел. Вы что-то сделали, чтобы мы молчали, а не просто грозились, да?
Оказалось, что они увязались за мной по той простой причине, что Ника обуревало страстное желание продать две-три игры собственного изобретения. Мне уже попадались игры, написанные детьми. Откровенно говоря, полный хлам, и у меня не было резонов полагать, что случай Ника чем-то отличается. Но я все равно хотел извиниться. Поэтому дал ему несколько фамилий и адресов, которые он радостно записал.
Пока он строчил, Мари сказала:
– Наверняка иногда бывает так, что вы не можете ничем управлять или знаете, что нельзя. Должно быть, что-то подобное происходило во время мировых войн. Как там у вас все устроено? Никак не могу перестать об этом думать.
– Бывает просто пытка. – Я вспомнил про свои дела с Корифонской империей. – Приходится стоять в стороне. Иногда получаешь указание не вмешиваться, а иногда надо самому сообразить, что ничего не можешь поделать. А иногда приходится вмешаться и все усугубить, зная, что миллионы людей…
Я осекся, потому что она меня больше не слушала. Лицо залилось яркой краской, и она уставилась на что-то у противоположной стены, прижав пальцем очки к переносице. Гул разговоров вокруг нас заметно утих. Послышалось аханье и шепотки. Я проследил направление взгляда Мари, и – признаюсь – у меня отвисла челюсть.
Через лобби шагал Эндрю – как всегда, рассеянно, но целеустремленно; он не смотрел ни вправо, ни влево, однако умудрялся ни обо что не спотыкаться, даже о людей, валявшихся на полу у него на пути и изумленно глазевших на него снизу вверх, и о маленьких детей, которые зигзагами метались под ногами.
