Белкин резко поднялся со стула и подкрутил кран на второй трубе. Андрей машинально отметил, что существо в баке справляется неплохо.
– Иван Петрович, вас от этого не тошнит?
– Меня-а? Ты б видел, на какие я трупы выезжал! Когда жена мужу голову отрежет, да еще в кастрюлю, и на плиту… А здесь что? Ну, дерьмо. Подумаешь! Оно и так повсюду, Везде, Андрюша, одно сплошное дерьмо… И не Иван я тебе не Петрович. Перестань над бедным чером глумиться. Над Ванькой Белкиным…
– Сдались… – разочарованно произнес Андрей. – Неужели вы сдались?!
Тот посмотрел на пену под колпаком и вернулся к стулу.
– Его больше нет, – буркнул он. – Того, который мог сдаваться или не сдаваться. Я за него. Но я другой человек. Чер Иван Белкин. Для друзей – Ваня.
– Быстро они вас… Никиту Николаевича они не сломали, хотя над ним даже мы посмеивались. Вся смена. А он крепкий, наш профессор. Не такой, как вы.
– Ваш крепкий профессор – обыкновенный параноик. У него что ни слово, то загадка. «Неотложки», скелеты в шкафу… Я предпочитаю верить только в то, что знаю, а знать только то, что вижу.
– И поэтому предпочитаете видеть как можно меньше, – грустно сказал Андрей. – Из вас выйдет отличный работник. Вам уже и смену самостоятельную поручили, и без пакетика вы уже обходитесь. Скоро станете обедать прямо тут, в камере, посреди этих труб. А после…
Андрей обошел бак и увидел, что бирка с номером существа прикрыта старым халатом. Якобы случайно, якобы просто так – подвернулся штырь, на него и повесили.
– А после, Иван Петрович, вам захочется назвать существо каким-нибудь именем. Не человеческим, это уж слишком. Допустим, как кота.
– Кот? Он что, мужского пола? – спросил Белкин.
– А вы уже Муркой назвали? Муськой?.. Матильдой?.. Зовите как угодно, оно вас не слышит.
– Да все эти цифры… – принялся оправдываться он. – Все эти «НР», «ЧР»… Мерзость и вранье.
– Вранье, – согласился Андрей.
– Ты меня на слове не лови, не надо. Что толку? Они мне статус изменили. Не в баллах дело. В статусе. Был дознаватель районной управы, стал – оператор конвертера. Тебе не все равно, что я об этом думаю? Как к этому отношусь? Статус у меня поменялся, понятно? И может опять поменяться.
– Чем вы дорожите? Вот этими четырьмя кранами?
– Что имею, тем и дорожу.
– Надеетесь, вас снова поднимут? Вернут ваши семьсот баллов? Уважение дочери?
Белкин резко вскинул, голову и, болезненно сощурившись, спрятал лицо в багровых ладонях.
– Это я, наверно, зря…
– Нет, Андрюша. Ты зря ничего… Правильно. Ты, Андрюша, иди, – сказал он, не отнимая рук. – Иди… И прощай.
– Да лучше тараканы в башке! – воскликнул Андрей, срывая с запорного винта линялый халат. – Лучше скелет в шкафу, что угодно, чем вот так сгнить заживо! Счастливо!..
Он взбежал по короткой лесенке и распахнул дверь.
– Успешной тебе карьеры, Ваня Белкин. Мурку не перекармливай.
Андрей выскочил в коридор и скорым шагом направился к подъемной платформе. Остановившись у шахты лифта, он обнаружил, что все это время тащил халат за собой – синяя тряпка прицепилась к ботинку и ползла, как хвост, собирая по полу мелкий мусор. Андрей разъяренно потряс ногой и отпихнул халат к урне. Не страшно, Белкин найдет что-нибудь еще. Табличка с номером будет закрыта, в этом Андрей не сомневался.
Платформа, лязгнув, совместилась с ребристым железным порожком, и Андрей уже сдвинул решетку, как вдруг в конце коридора раздался крик. Он отклонился назад, но увидеть, что там происходит, мешало широкое бетонное ребро.
Вопли повторились – на этот раз голосили двое. Где-то рядом с его камерой.
У Андрея екнуло сердце. Одолеваемый смутной тревогой, он помчался обратно. Навстречу бежали двое незнакомых операторов, следом за ними, держась за рот, ковылял Новиков.
– Что у вас тут? – спросил Андрей, хватая его за плечи.
Новиков вывернулся и припал к урне.
– У нас… – простонал он, отплевываясь. – У тебя… на это… сам смотри!..
Андрей оставил его в покое и побежал дальше. В нескольких метрах от двери он почувствовал тяжелый запах кислоты и еще чего-то тошнотворного. Отсюда он уже различал отдельные реплики. Кто-то ругался, кто-то требовал закрыть вентили, но в основном все звали Чумакова.
Влетев в камеру, Андрей закашлялся и схватился за тонкие перильца. Такой смрад мог источать лишь Барсик, Мурка или «С-НР» с номером через дробь – как его ни назови.
Емкость была открыта, стеклянный колпак лежал рядом со стулом. Возле бака, зажимая лица платками, возились четыре оператора. Из-за их спин Андрей не сразу разглядел, что здесь произошло. А когда все же разглядел, то не сразу понял. А когда понял – не смог поверить.
Из емкости торчала нога. Одна только нога – от колена до подошвы, остальное находилось внутри. Бак был большой, и человек там поместился бы – если б не существо. Существо, «НР» с номером, занимало почти весь объем, кроме узкого пространства для залива сырья, поэтому Белкина в баке фактически уже не было. Была одна нога, и она продолжала медленно погружаться.
Операторы ее не трогали, они не хуже Андрея знали, что исправить ничего нельзя.
Перед тем, как нога совсем исчезла за бортиком, кто-то снял с нее тапку. И, растерянно ею помахав, бросил туда же, в бак.
Андрей до хруста стиснул зубы и, выйдя в коридор, столкнулся с Чумаковым. Они угрюмо посмотрели друг на друга и молча разошлись.
Лифт привез троих медиков с каталкой. Андрей проводил их долгим взглядом и встал на платформу. Он ударил по грубой эбонитовой пластине, и лифт с воем поехал вверх. Снизу в колодце тянуло сквозняком. В теплом воздухе витали пары кислоты – это было дыхание существа без имени, существа с номером, созданного для переработки материала. Существа, доказавшего Андрею, что человек – такой же материал, ничем не хуже любого другого.
Как он шел к линейке, как возвращался в Бибирево-6, Андрей не помнил. Все мысли были заняты внезапно возникшей аналогией между конвертером и системой под названием «человеческое общество». Сходств было не сказать, чтоб очень много, но отличий – и того меньше.
Андрей очнулся уже перед дверью, в тот момент, когда в квартире заверещал звонок. Он убрал палец с кнопки и надавил еще раз. Никита Николаевич не открывал.
Андрей прислушался и снова позвонил. Сообразив, что ответа не будет, он оглянулся по сторонам и достал пистолет. После седьмого выстрела дверь зашаталась, и замок вместе с трухой выпал прямо в руку.
Внутри был страшный бардак. Профессор, вечный аккуратист, терпеть не мог, когда что-то лежало не на своем месте. Здесь же в одну кучу было свалено все: книги, одежда, посуда и еще масса каких-то мелких вещиц и осколков. Это не было обыском, при обыске не рвут тряпки и не ломают стулья. Это был настоящий погром.
