Профессор не отвечал.
Андрей встал и тревожно побродил вдоль сумасшедших картин. Затем резко повернулся к экрану, будто хотел застать кого-то врасплох. Ничего. Зеленый фон и мигание курсора.
Он набрал номер снова. Снова молчание. Усевшись в кресло, Андрей решил достать профессора во что бы то ни стало, но его прервал посторонний вызов.
– Это я, – сказала Белкина. – Ваш адрес в памяти остался… Я выяснила, где отец.
– Секунду!
Андрей вскочил и, порывшись у Вадика на полках, взял какой-то толстый грифель.
– Только у него дома никого нет. Автоответчик передал, что отец на работе. Где работа, я тоже записала. Бибирево-36, конвер… конверт… – Она запнулась и посмотрела в мятый листок.
Андрей отложил грифель в сторону.
– Конвертер?!
– Ага. Конвертер. Еще у автоответчика специальное послание для Белкина – однофамильца или родственника, там не указано.
– Диктуй!
– А чего диктовать? Это я так запомнила: «Не рой яму глубже».
– Что? Может, «себе яму»? Ты не перепутала?
– Нет. Просто «яму», без «себе». «Не рой глубже» И все.
Андрей откинул голову на спинку и бездумно уставился в потолок. У него, у чера, контроллер определил две тысячи баллов интеллект-статуса. У дознавателя Ивана Петровича – меньше ста пятидесяти. Андрей всю жизнь мечтал поменяться местами с кем-нибудь из нормальных людей. Но он и представить не мог, что однажды это произойдет.
– Вы ведь где-то недалеко? – спросила девушка. – Тоже в каком-то Бибиреве? Их так много…
– Много. И не дай тебе бог научиться их различать.
– Но вы же не из блока. Вы из… «неотложки»?..
В ее глазах впервые возник интерес, она даже скинула со лба светлую челку – чтобы лучше видеть своего героя.
– Оттуда, – кивнул Андрей. – О моем вызове ты навсегда забудешь. А отца забывать не смей. Навещай его.
– Ага… Каждый месяц? – осторожно осведомилась она. – Или можно реже?
– Бесполезно… – сказал Андрей. – Просить, убеждать… Все бесполезно. Отбой.
Он выдернул монитор из Сети и, обойдя стопку загрунтованных холстов, запер дверь. На пятнадцатый этаж он из принципа спускался в лифте, хотя по лестнице было и проще, и быстрей.
– Ты что такой расстроенный? – спросила Эльза. – С кем разговаривал?
– Ни с кем. Никого нигде нет.
– Долго ты это… «ни с кем», – заметил Вадик.
– Еще картины твои рассматривал.
– Ну?! – оживился он.
– Шедевры, – без энтузиазма ответил Андрей. – Так… Супа я похлебал бы, да времени мало. Мне еще съездить кой-куда. Вы остаетесь здесь! – не давая возразить, объявил он. – Здесь безопасней.
– Ты уверен?
– Во всяком случае, пока они не поняли, что самый умный поступок и поступок дурацкий иногда совпадают. Да!.. – сказал он Вадику. – Тебе высовываться вообще противопоказано. Сюда полиция не придет, но это единственное, что я могу гарантировать. Заодно и контроллер посторожишь.
– Отвечаю головой, – легко догадался Вадик. – Благодарю. Ты настоящий друг.
Эльза обескураженно наблюдала за тем, как Андрей распихивает по карманам оружие.
– Здорово ты нами распорядился, – сказала она. – И надолго мы тут застряли?
– Это будет зависеть от… э-э…
Он нахмурился, но подходящего ответа так и не придумал.
– От продолжительности нашей жизни, – усмехнулся Вадик.
Андрей ласково моргнул Эльзе и вышел из квартиры. Спорить с Вадиком ему не хотелось – Вадик мог оказаться прав.
Путь на конвертер был привычным, как утренний маршрут «кровать-туалет-кухня». Андрей пешком добрался до станции и запрыгнул в тамбур отъезжавшей линейки. Сидячих мест, как всегда, не было, и он остался у дверей.
Сквозь залапанное стекло он видел мучительно просыпающееся Бибирево-6, затем Бибирево-12 – район, выросший возле формовочного завода. Бибирево-24 было значительно чище, но и тут торчали те же блоки из четырех корпусов.
В Бибиреве-36 жилых домов не было. Все вокруг конвертера служило ему одному: станция линейки, две автодороги и огромная территория свалки-накопителя.
Проходя мимо помойки, Андрей испытывал странное чувство ностальгии и еще более странное – стыда. Он вспоминал, как совсем недавно восхищался всеми этими бумажками и баночками, и не понимал самого себя. Раньше в горах мусора ему мерещился веселый карнавал, а теперь он не мог в них разглядеть ничего, кроме грязи. И к тому же здесь стояла невыносимая вонь.
– Белкин?.. – спросил дежурный. – Белкин в камере. Чумаков его хвалит. Вчера дублером отработал, а сегодня уже один. Да он на твоем месте. А ты чего, в гости? Не положено, ты же уволен, Белкин… Ой, я и не сообразил! Вы родственники с ним? Ладно. Но чтоб Чумаков не видел!
Андрей обменялся с дежурным рукопожатиями и направился к платформе лифта. Спустившись в бункер, он миновал вереницу полукруглых люков и толкнул знакомую дверь.
Иван Петрович раскачивался на маленьком стульчике и был увлечен созерцанием вентилей. Белкин заметно сдал: его багровые щеки обвисли и оттянули уголки губ вниз, придав им выражение вечной печали, а волосы сделались совсем белыми и редкими, как пух.
– Доброе утро, Иван Петрович, – сказал Андрей. Белкин прекратил качаться и оторвался от кранов.
– Все-таки пришел? – проронил он. – Зря пришел.
– Я ничего не делаю зря, Иван Петрович, – ответил Андрей, подходя к баку.
– А ты изменился, – сказал Белкин и, мельком взглянув ему в глаза, снова уставился на вентили. – Даже говоришь по-другому. Хорошо говоришь, уверенно. Только ты это… без Петровича обойдемся. Какой я теперь Петрович? Ваня я. Ваня Белкин. Для Петровича у меня ИС жидковат.
– Бросьте, Иван Петрович! Вы же сами все знаете – от профессора. Да и без него ясно…
– Что тебе ясно?
– Никакой вы не чер. У вас же семьсот пятнадцать баллов!
– Было когда-то. А в пятницу я под тест попал, внеочередной…
– Праздничный, – добавил Андрей.
– Да. Праздничный. Кто-то усомнился в моем статусе.
– И сколько вы получили?
– Ровно сто. Одна палочка и два нуля.
– Но вы-то!.. Вы-то, Иван Петрович, не усомнились? Это главное.
– А мне, знаешь… Одна палочка и два нуля. Мне без разницы. Вот так-то. Надоело быть умным, Андрюша. С них, с умных, спрос больше.
– Так быстро поглупеть нельзя!
– А что?.. Плюсы тоже есть. Времени свободного навалом. Отдохну. «Повести Белкина» перечитаю. Повести покойного Ивана Петровича…
