Грэм делает шаг назад. Надеюсь, мне удалось забрызгать ему ботинки.
— Ну вот, — говорит он.
Жду, когда он ударит меня по голове лопатой.
— Давай-ка еще разок, — говорит он.
Мои плечи вздрагивают, и еще одна ревущая, сотрясающая все тело волна рвоты, пульсируя, продвигается вверх по пищеводу и выплескивается наружу.
— Все? — спрашивает Грэм.
Я плююсь на траву и вытираю рот рукавом. Во рту вкус энергетического напитка и чистящего средства.
— Все, — отвечаю я.
Сев на колени, смотрю на него сквозь пелену слез. Он похож на привидение.
— Я долго придумывал разные способы, как тебя убить, — заговариваю я.
Он протягивает мне руку. Я даю ему левую, потому что она больше запачкана рвотой. Он молча помогает мне подняться на ноги. Когда мои глаза наконец высыхают, мы уже проезжаем автомастерскую в Верхнем Киллае[32]. Голова уже кружится меньше, но во рту до сих пор вкус такой, будто я насосался старых медяков.
Смотрю на Грэма; мой злейший враг сидит за рулем. Если он не собирается выбросить мое бездыханное тело на свалку, остается одно: он везет меня в полицейский участок. Вид у него совершенно безмятежный, он полностью контролирует ситуацию. Я не в состоянии сформулировать какой-либо разумный аргумент.
— Прошу Тебя, Господи, только не в полицейский участок, — бормочу я, делая Грэму комплимент, действующий на подсознание.
— Не волнуйся, Оливер. Я везу тебя домой. — Наверное, он говорит метафорически.
Проезжаем мимо моей школы — ворота заперты, парковка пуста. Испытываю слабые эмоции.
— Думаю, будь я твоем возрасте, сделал бы то же самое. — Грэм разговаривает со мной. Я вдруг вспоминаю что он нес меня к машине, как ребенка. И помогал застегнуть ремень.
Мы проносимся мимо забегаловки, отделения банка спортивного магазина. Мой рот по-прежнему выделяет много слюны. Я глотаю.
— Ты все еще собираешься трахнуть мою мать? — спрашиваю я.
— Никогда не собирался, Олли, — отвечает он.
Он ведет машину очень осторожно.
— Вранье, — обрываю его я.
Он не опровергает мои слова. Уголки его губ опускаются. Решаю заключить с ним сделку.
— Можешь собираться сделать это сколько угодно, — предлагаю я, — до тех пор пока мысли не перейдут в действия.
— О’кей, — отвечает он. Меня это удивляет.
Мы приближаемся к церкви Святого Иакова, где он учит маму капоэйре. Грэм сворачивает на нашу улицу и останавливает машину.
— Ну вот, — произносит он.
Я смотрю на него. Он на меня. Мы с Грэмом смотрим друг на друга так пристально, как разве что парень и девушка, которой он делает предложение.
— Твои родители мне очень дороги, — говорит он.
Грэм симпатичнее моего отца. Его шрам на самом деле ему идет. У него крепкая фигура, на него хочется опереться, как на дерево.
— Ты просто пытался их защитить, — рассуждает он.
Я хотел бы иметь такого мужа, как Грэм. Он создан для того, чтобы заботиться о людях. Я пьян и расчувствовался. Он прав.
— Извините, — прошу прощения я.
— Ничего, — успокаивает он.
Грэм выходит из машины и направляется к моей двери. Вытаскивает меня, точно я жертва ужасной автомобильной аварии. Мои ноги обмякли и стали бесполезными. Он кладет мою руку себе на плечо и помогает пройти по дорожке; понятия не имею, куда он меня ведет. Но он говорит, что я дома.
— Давай, сынок, — произносит он, подхватывая меня за подмышки. Жаль, что я не его сын.
Грэм тащит меня вверх по ступенькам, как марионетку, и мои ноги ударяются о бетон. Он прислоняет меня к зеленой двери — нашей входной двери. Мои ноги едва могут сохранять меня в вертикальном положении. Прислоняю голову к деревянной поверхности.
Я мог бы уснуть прямо здесь. Закрываю глаза.
Чья-то рука лезет в карман моих джинсов и принимается шарить рядом с пенисом. Вспоминаю Кейрона. Я сам напросился.
Грэм достает из кармана мой бумажник и ключи на цепочке. Вставляет ключ в замок, но не поворачивает. Я оказываюсь пристегнутым к собственной входной двери.
Грэм говорит, что проблема исчерпана. Пусть она останется в прошлом. Он неправ, отвечаю я, проблема никуда не делась. Грэм держит меня за подбородок, приподнимает мне веко большим пальцем и очень долго смотрит мне прямо в глаз. Потом говорит, что я еле на ногах стою, и отпускает мою голову. Он приказывает мне подождать, пока принесет мой рюкзак из машины Грэм — мой шофер и носильщик. Он спрашивает, понял ли я его, и исчезает.
Я поворачиваюсь и смотрю на море. Корки не видно.
Из-под края занавески в гостиной просачивается свет. Поворачиваю ключ в замке и наваливаюсь на дверь. Она распахивается, и я влетаю вместе с ней.
Родители все еще не спят; они сидят на лестнице в полутемной прихожей, согнув колени; у обоих в руках по бокалу красного вина. Единственный источник света — лампа в гостиной. Я вытаскиваю ключ из двери и, еле держась на ногах, вваливаюсь в коридор; они поднимают головы и улыбаются.
— Вот ты где, — произносит мама; голос у нее ничуть не встревоженный. — Мы волновались.
Гляжу в гостиную: на кофейном столике четыре пустых бутылки вина и три пачки из-под чипсов.
— Пришлось выпить пару бокалов, успокоить нервы. — Папа снова шутит; он улыбается, лицо раскраснелось. Его лицо всегда такого цвета на свадьбах и днях рождения.
Я замечаю, что они оба улыбаются, а выражение моего лица не видно при романтическом освещении.
— Ну и воскресенье у нас выдалось, — рассказывает мама. — Мы с твоим папой поссорились, а потом напились. — Она кладет голову ему на плечо.
Я прислоняюсь к стене.
— Но мы уже помирились, — продолжает папа.
— Спросите меня, где я был, — предлагаю я.
— Мы все прояснили, — добавляет он.
— У Грэма Уайтленда.
— Оливер? — папа не понимает.
— Принес ему благую весть о том, что у него скоро появится ребенок.
— Оливер, ты пьян и не ведаешь, что несешь, — сердито говорит папа, точно я ему все настроение порчу.
На его рубашке расстегнуты три пуговицы.
Люк угольного погреба скрипит; на крыльце слышны шаги.
— Грэм? — зовет мама.
Тут я понимаю, что Грэм зашел в дом вслед за мной, потому что у папы на лице вдруг появляется совсем другое выражение.
— Оливер, что ты наделал? — бормочет папа. Я в нем разочарован. Есть столько более крутых вещей, которые он мог бы сказать, например: «Грэм, если ты еще хоть раз тронешь мою жену своими экологически чистыми руками, я сделаю тебе массаж лица кулаком!»
