Рахимов подошел и поставил котелок на нос бэтээра.
— Чай горячий. Ребята угостили, пей, командир. Я уже пил.
— Спасибо. — Леха взял котелок. — Как нога?
— Хорошо. Доктор замотал. Пей чай, остынет.
Леха с удовольствием стал отхлебывать из закопченного котелка кипяток, сплевывая плавающие в нем чаинки, ощущая горячее тепло в желудке и проступающие на носу и щеках капельки пота.
Рахимов наклонился, сгреб немного снега, вылепил снежок и, слегка подбрасывая его на ладони, крутил головой в поисках мишени. Не найдя ничего подходящего, он с силой швырнул его далеко в сторону. Снежок скрылся в густом снежном тумане. Он снова и снова, пока Леха пил чай, лепил снежки и метал их неизвестно куда.
— Попал хоть разок?! — поинтересовался Леха, отставив в сторону пустой котелок, прикуривая сигарету.
— Не могу спокойно стоять, — вытирая мокрые руки о бушлат, ответил Рахимов. — Сила появился бешеный!
— Это нервы у тебя шалят. Покури. — Леха протянул ему сигареты. — А я тормоза нашел! Прокачаем и поедем. Недалеко уже осталось. Да и день-деньской, все веселей, чем в потемках. Иванов небось уже заждался нас. Беспокоится, наверное. А как увидит, точно со смеху обоссытся! Приехали, блин, калеки! Артисты погорелого театра!
— Смешной мы, да?! Почему смешной?!
— Мы, Шурик, не смешной. Мы не сильно веселый! Куража нам с тобой на рожах не хватает! Геройской серьезности недостает. Приехали! Без шапки и топора! Я когда от того «ЗИЛа» пятками сверкал, выронил его, не помню где. Потом смотрел, не нашел. Кто нам с тобой поверит, что мы под два обстрела попали? Скажут, брешете! Докажите, скажут! А мы что зампотеху полка предъявим?! Портки у нас чистые! Как докажем?! Надо сразу внешность подготовить.
— Обосраться?!
— Ну, это только если ты сам посчитаешь нужным, то пожалуйста. Обосрись на здоровье! Тут я приказывать тебе не стану! Я в смысле подготовки личностей! Чтоб только на наши рожи глянули, и никаких вопросов — ясно, что герои вернулись! Качай их, мужики! Наливай им, чтоб с краев закапало! — Леха встал на носу бэтээра в полный рост, сдвинул набекрень свою грязную шапку, передвинул окурок в угол рта и сунул руки в карманы брюк. — Во как!
Рахимов расстегнул шлемофон, сдвинул его на затылок и, тоже поместив окурок в угол рта, принял подобающий геройский вид.
— Во! Молодец, Шурик! Сдается мне, что именно так и выглядел геройский солдат Василий Теркин, когда был согласен на медаль! Молодец! Так и держись! Теперь совсем другие преферансы! — смеялся Леха. — Боевой дух стоит?!
— Ага!
Леха сгреб ладонями снег с брони и потер им щеки.
— Пошли тормоза прокачивать!
Через час они действительно покинули перевал и, оставляя первые следы на белом от снега асфальте, мчались по серпантину незнакомой дороги. Туман остался наверху. С каждым витком воздух становился все теплее, а дорога снова почернела. Рахимов сидел за пулеметами и громко пел. По пути встречались мелкие кишлаки. Леха проскакивал их на максимально возможной скорости. Дорога была совершено пустая.
За одним кишлаком они обогнали сразу несколько пустых повозок, запряженных лошадьми и ослами, едущих в попутном направлении. В каждой из них сидело по одному человеку. Через пару километров они поняли, в чем дело. В кювете валялся перевернутый военный «КамАЗ». Вокруг него, как муравьи, копошилось афганцы. Их было человек тридцать. Громко крича, они таскали в разные стороны от развалившегося длинного прицепа брошенный войсками груз, упакованный в ящики и тюки, сливали в канистры солярку из бака машины, вынимали сиденья из кабины и откручивали колеса. Все это складывалось на стоявшие рядом такие же повозки.
— Опять наши подарки раздавали, — сказал Леха. — Глянь, как чистят, санитары природы. А машина-то, между прочим, из того автобата, от которого мы ночью отстали.
— Там еще бэтээр впереди! — сообщил смотрящий в прицел Рахимов.
Леха сбросил скорость. Сразу за поворотом они увидели бэтээр. Он стоял на спущенных колесах, вплотную притершись боком к скале. Краска на его броне и покрышки на колесах сильно обгорели. Открытые настежь люки чернели копотью, а по всему асфальту валялось множество стреляных гильз. По Лехиной спине снова пробежал неприятный покалывающий холодок.
— Мародеры, гады! — закричал Рахимов, развернул пулемет и выпустил очередь поверх голов обдирающих перевернутый «КамАЗ» афганцев. Толпа бросилась врассыпную.
— Отставить! — крикнул Леха. — Ты что?! Скорлупой двинулся?! Это же мирные!
— Я так, пугнул. Обидно смотреть!
— По сторонам смотри, чтоб нас не пугнули! Бляха! Когда же мы из этих каменюк-то выберемся?!
— Никогда, — мрачно ответил Рахимов. — Тут все камень!
— Выходит, Шурик, что та пустыня, по которой мы сначала телепались, была вполне приличным местом! А ведь кому-то из наших повезло там встать! Но они небось недовольные! Красоты им мало! Дураки! Зато в ясную погоду до самого Парижа все видать!
— В пустыне летом смерть, а в горах жизнь. — Рахимов смотрел в прицел и крутил башню.
— Ну, до лета еще…
Леха гнал бэтээр на пределе возможного, стараясь быстрее проскочить опасный узкий участок. Дорога с обеих сторон была вплотную стиснута скалами, и наблюдения Рахимова здесь практически никакой роли не играли. Сумрачный гранитный коридор все вилял и вилял, продолжая увлекать их за собой.
Леха нервно постукивал ладонями по рулю, мысленно понукая бэтээр. Но тот с учетом своих древних возможностей и так невыносимо старался в условиях тяжелого горного рельефа. Надрывно рыча моторами, он раскачивался на поворотах и, казалось, вот-вот захрюкает от напряжения. Леха, опасаясь перегрева двигателей и ненадежности тормозов, все-таки сбросил скорость. Но это не помогло. Вода в радиаторах закипела. Двигатели в любой момент могли заклинить от перегрева. Пришлось остановиться. Он взял автомат и вылез наружу. Радиаторы гудели и булькали от кипятка. Доливать воду не понадобилась, они были полные. Забитая в отверстие теплообменника деревянная заглушка надежно блокировала течь.
— Шурик! — позвал Леха, но не услышал ответа. — Шурик! — Он подошел к люку и заглянул внутрь. Рахимов крепко спал на полу под башней. Судя по позе, он не покидал сиденья стрелка, а, невольно отключившись, просто свалился с него. Он храпел, смешно закинув одну ногу на сиденье, как бы обозначая свое постоянное присутствие на боевом посту. Уже больше суток он тяжко путешествовал вместе с Лехой, который не стал его будить, принуждая к бестолковому занятию оглядывать в прицел обступающие дорогу глыбы.
Оставалось ждать, пока вода в радиаторах остынет. Укрытые броней двигатели долго удерживали тепло. Все это время Леха сидел на броне возле люка и смотрел на высоченные скалы. Он тоже страшно устал. Чувства реальности и опасности притупились, а в покрасневших воспаленных глазах рябила мелкая разноцветная сетка. Часто моргая, он сильно жмурился и тряс головой, чтобы хоть как-то вернуть остроту восприятия. Вылитая из фляжки на лицо вода слабо помогла. Он почти не почувствовал пробежавших по щекам холодных ручейков, оставивших темные потеки на грязном бушлате. Сон, неотступно обволакивающий рассудок, то и дело вынуждал залипать сигарету на нижней губе, неотрывно таращиться в одну точку и ронять руки на колени. Леха дергал головой, шлепал себя по щекам и часто курил. О чем бы он ни старался думать, отгоняя сон, а все мысли сходились к одному:
