— И то правда, — согласился Сен-Себастьян и поднес к носу платок, словно бы ощутив скверный запах. Глаза его сошлись в щелочки, он отвесил всем общий поклон и, повернувшись, проследовал дальше.
Робер де Монталье взглянул на сестру. В лице его не было ни кровинки.
— Что происходит, Клодия? Как он осмелился здесь появиться? Вы же знаете мои обстоятельства? Это что — заговор против меня?
Графине хотелось кричать.
— Я ничего не знала, Робер! Поверь! Жервез пригласил его сам. Я не подозревала…
— Его появление — знак! Страшный знак, предвещающий нам несчастье! Он прикоснулся к моей дочери, Клодия! Он ее осквернил! Он оскверняет все, чего ни коснется!
Вспышка гнева прошла, плечи маркиза поникли, и стало заметно, что руки его дрожат.
— Матерь Божия, это моя вина! Что я наделал!
— Все не так плохо, батюшка, все не так уж и плохо. — Мадлен бросилась к де Монталье, ее душили слезы. — Не позволяйте этому ужасному человеку испортить мой праздник! — Она умоляюще посмотрела на Сен-Жермена. — Помогите мне, граф! Успокойте отца, он страшно расстроен…
Пристальный взгляд человека в черном остановился на лице девушки, но что в нем таилось, прочесть было нельзя.
— Ну-ну, Мадлен, успокойтесь! — Граф обратился к маркизу. — Я должен идти к музыкантам. Не хотите ли прогуляться со мной?
— Нет, благодарю вас, — холодно ответил маркиз. Сен-Жермен отреагировал на это спокойной улыбкой.
— Пойдемте, де Монталье. Когда вам еще представится случай познакомиться с великим Омбразаличе? В мире мало кастратов, способных соперничать с ним.
Робер де Монталье словно его не слышал. Он стоял как истукан, что-то обдумывая, потом схватил Мадлен за руки и возбужденно заговорил:
— Ты не понимаешь, что я наделал! Я должен был запретить тебе ехать в Париж. Почему я поддался на твои уговоры? Я ведь знал об опасности. Ты понимаешь, я знал! Знал, но притворялся, что ее словно бы не существует. А Сен-Себастьян почуял поживу, иначе зачем бы он заявился сюда? Зачем он здесь, если не ради тебя?
Лицо Мадлен исказила гримаса испуга.
— Замолчите, сейчас не время, — гневно зашептала она, отталкивая отца. — Нечего поверять всему свету наши семейные тайны! Позже у нас найдется минутка все это обсудить.
Маркиз, ошеломленный таким отпором, смолк, и его молчанием тут же воспользовались. Сен-Жермен деликатно тронул де Монталье за плечо.
— Маркиз, ваша дочь совершенно права. Вещи, о которых вы говорите, приличнее обсуждать с глазу на глаз. Идемте и взглянем-таки на музыкантов. А потом я, возможно, вам что-нибудь подскажу.
Маркиз сделал шаг в сторону и раздраженно бросил:
— Вы — человек посторонний. И ничего не можете знать о наших делах!
— Однако, надеюсь, вы меня просветите, — граф улыбнулся, увлекая маркиза к библиотеке. — А пока, умоляю вас, оставьте волнения, если не ради себя, то ради собственной дочери, — добавил он, открывая тяжелую дверь.
Мужчина с задумчивым взглядом и мягкой линией подбородка шагнул навстречу вошедшим.
— А, Сен-Жермен, — произнес он приятным, звонким, как у мальчика, голосом.
— Всем добрый вечер, — граф обернулся к спутнику. — Могу ли я представить вам, дорогой маркиз, несравненного Аурелио Омбразаличе? Аурелио, это маркиз де Монталье, отец девушки, в честь которой устроен прием.
По группе музыкантов прошел шепоток. Женщина с некрасивым, но весьма подвижным лицом вышла вперед и сделала реверанс.
— Это мадам Инее Монтойя, она будет петь Персефону. Надеюсь, история Персефоны и повелителя преисподней не кажется вам неподходящей темой для нашей маленькой оперы?
Маркиз, исподлобья смотревший на музыкантов, сделал неопределенный жест.
— Она не хуже любой другой. Впрочем, если не ошибаюсь, — нахмурившись, добавил он, — речь там идет о похищении, не так ли?
Сен-Жермен ослепительно улыбнулся, в глазах его вспыхнули огоньки.
— Я попрошу исполнить для вас главную арию героя-любовника, и, если вы найдете в ней что-либо предосудительное, мы немедленно ее уберем.
Он быстро обернулся и сказал:
— Аурелио, сделайте это. Конечно, я понимаю, что вам не стоит лишний раз напрягаться, но все же.
Певец грациозно поклонился.
— Я с удовольствием пропою эту арию, она очень красива.
— Спасибо, мой друг. Я высоко ценю вашу отзывчивость.
Сен-Жермен усадил маркиза на диван у стены и с непроницаемым лицом встал возле него, ожидая, когда музыканты настроят свои инструменты. Ария была прямым обращением графа к Мадлен, но он не думал, что Робер де Монталье сумеет это понять.
— Эта ария, маркиз, состоит из двух частей — очень медленной и несколько убыстренной. Господа, вы готовы?
Краткое вступление в ре-миноре завершилось двумя пиццикато. Аурелио Омбразаличе встал в позу подле камина, дождался момента и запел сильным, высоким голосом:
В царстве теней
множество дней
мучаюсь я.
Смех твой звенит,
ранит, томит.
Участь горька моя.
Сердце полно любовью к тебе.
Я изнемог в борьбе.
Музыка приобрела мажорное звучание, темп ее стал нарастать. Сен-Жермен покосился на отца Мадлен и понял, что того все это песнопение нимало не занимает. Он кивнул, и Омбразаличе приступил ко второй, более трудной части своей партии:
Как ни темна вечная ночь,
свет ее гонит прочь!
Свет из очей льется твоих —
он лишь для нас двоих!
Как ни силен ветер времен,
нас не разнимет он!
Скрипки подхватили последнюю фразу и соскользнули в минор. Аурелио Омбразаличе умолк и, скептически покосившись на слушателя, сказал:
— Жаль было бы расставаться с этим, маркиз. Ария хороша.
— Она… довольно оригинальна, — помолчав, произнес Робер де Монталье. — Правда, я не слишком-то хорошо разбираюсь в законах, по каким строятся подобные вещи…
— Я взял за основу древнегреческие мотивы, — пояснил Сен-Жермен и мысленно усмехнулся, припомнив афинские ночи и принимавших в них участие афинянок. — Сюжет также греческий, но я его самонадеянно переиначил. Впрочем, если вы находите все это неподобающим…
Граф замолчал, игнорируя гнев, проступивший на лице Омбразаличе.
— Нет-нет, я не вижу тут ничего, что могло бы смутить Мадлен, — поспешил возразить де Монталье. — Уверен, что она будет глубоко польщена, — добавил он, поднимаясь.
— Задержитесь на секунду, маркиз, я вам составлю компанию, — произнес Сен-Жермен.
Не дожидаясь ответа, он отдал несколько распоряжений внимательно выслушавшим его музыкантам и поспешил к выходу.
