— Карас говорил, что есть в тебе какое-то колдовство…
— Есть, — вздохнул Гаврила. — Да и не какое-то, а самое паршивое…
Он замолчал, а потом признался, до конца раскрываясь перед Марком.
— Да и не одно…
— Ну, то что у тебя тени нет, это я уже заметил, — осторожно сказал товарищ по несчастью.
— То, чего нет, заметить проще, чем то, что есть, — отозвался Гаврила, думая о своем, — ты мне лучше про гарем расскажи… Что это такое? Почему опасно?
— Гарем? — задумчиво отозвался Марк, разглядывая Гаврилу, словно приноравливаясь к нему. — Гарем… Как тебе сказать…
Он вздохнул.
— Как и любая вещь в этой жизни, это палка о двух концах. Если он твой собственный и ты в нем хозяин — то это радость и удовольствие, а если ты раб при нем…
Он непроизвольно передернул ногами, плотно сдвинув колени.
— Мерзко это и грустно.
Гаврила не понял, что хотел сказать купец и тряхнул его за плечо. Раздражение, что витало в воздухе, вместе с воздухом попало внутрь и растворилось в крови.
— Что ты крутишь? Давай, выкладывай свои тайны.
Купец тяжело вздохнул. Так тяжело, будто пришлось платить долг о существовании которого все сперва забыли, а тут совсем некстати вспомнили.
— Да нет тут никаких тайн. В этом городе покупают рабов поклонники пророка Мухаммада. Их вера разрешает им иметь трех жен и бессчетное число наложниц.
Чтобы купец не подумал, что у славян дела обстоят хуже, Гаврила поспешил сказать.
— Подумаешь… У нас мужчина может иметь столько жен, сколько может прокормить…
Купец это и сам знал и не обратил на Гаврилов возглас никакого внимания.
— Так вот место, где все эти жены живут, и называется гарем…
Гаврила на мгновение забыл про вонь и разулыбался даже.
— Что ж тут худого в такое место попасть?
— Сразу видно, о чем подумал, — сказал купец. — Вон вся рожа замаслилась.
— А что такого? — спросил Гаврила, убирая улыбку с лица. — Подумаешь…
— Неужели ты думаешь, что хозяин гарема не понимает, что ты там натворишь, если тебя в таком виде там оставить?
Купец сдвинул пальцы, и они сошлись, словно лезвия овечьих ножниц.
— Он тебе, перед тем как внутрь запустить кое-что важное оттяпает…
Глава 22
Марк подмигнул славянину, не договаривая, но подразумевая. Тот понял. Не сразу, но понял.
Несколько мгновений Гаврила еще улыбался, а потом под языком стало кисло, и он почувствовал, что спина покрывается потом. Уловив это, крепко сжал волчевку у горла. Несколько томительных мгновений он ждал, что произойдет, но предосторожность с волчевкой спасла его. Марк смотрел на него, даже не стараясь помочь.
— Ты меня не пугай! — просипел Гаврила, ничего не понявшему купцу. — На всех беду накличешь…
— Куда уж больше, беда-то? — удивился купец. — Свободу потеряли…
Содрогнувшись от отвращения, Гаврила пару раз глубоко вздохнул, наполняя грудь вонью и смрадом.
— Жизнь потерять куда как горше.
Он передернул плечами.
— Я ж говорю колдовства во мне — не меряно, — сказал, наконец, Масленников. — Если я пугаюсь — потею.
Купец поморщился.
— Удивил… И что?
Чувствуя какую-то неизъяснимую словами гордость оттого, что именно в нем живет колдовство, а в купце нет его ни капли, Гаврила добавил.
— А если я запах пота почую, то зверею и начинаю вокруг себя людей убивать, не разбирая.
Нижняя губа у Марка поднялась и застыла. То ли сказать что-то хотел, то ли плюнуть. Гаврила подумал, что напугал его, но купец обрел дар речи. Кожа на лбу сморщилась, а глаза забегали по сторонам, словно он вспоминал и быстренько пристраивал одно к другому все странное, что запомнил в Гавриловом поведении. Голова закачалась вверх-вниз.
— Ну да, ну да… А что ж ты тогда… А! Понятно… И давно это у тебя?
— Нет..
— Значит, ежели тебя напугать, то… — закусив губу и прищурившись спросил купец.
— То головы лишишься, — закончил за купца Гаврила. Он не заметил этого прищура. Глаза, слезившиеся от вони сами искали место, где можно было бы перевести дыхание. — И еще чего-нибудь… Если, конечно, подальше не отбежишь и не спрячешься.
— И что, плохо?
— Словами не передать, — честно признался Гаврила. — Иногда хоть в петлю лезь…
Хоть и с горечью это было сказано, с жалостью к себе, но почувствовал в его словах Марк пренебрежение к себе. С улыбкой человека, разрешившего давно мучавшую загадку, он похлопал товарища по плечу.
— Ну ты не расстраивайся. Не один ты такой, колдунами меченный. У меня тоже кое-что есть…Только у тебя внутри, а у меня — снаружи.
Он хлопнул себя по животу, ожидая вопроса, но Гаврила на его слова внимания не обратил, а завертел головой, пытаясь найти, хотя б глоток свежего воздуха.
В дальнем конце застенка, под самым окном, где воздух должен был быть хоть самую малость получше, висел на цепях толстяк в грязной повязке на чреслах. Хотя народу вокруг бродило множество, около него никто не задерживался. Глянут косым взглядом — и дальше. Вокруг него словно бы проведена была невидимая черта, за которую не решался заступить ни один из узников.
Гаврила задержал дыхание. Одного вида окна, из которого к ним вливался свежий воздух, хватило, чтоб он почувствовал себя лучше. От запахов уже драло горло, и Гаврила дернулся к свету, но Марк остановил его.
— Там хоть отдышимся, — сказал Гаврила, но Марк на его слова внимания не обратил.
— Не слышал, что ли, что с иным лучше потерять, чем найти?
Он наклонился к соседу — маленькому человеку с печальным лицом, кивнул в сторону толстяка.
— Кто это? Почему прикован? Почему никого рядом?
Маленький человек повернулся, и печальное лицо в одно мгновение озарилось мстительной радостью.
— Патрикий… Патрикий Самовратский.
Несколько мгновений Марк молчал, ожидая, что услышит еще чего-нибудь об этом человеке, но его собеседник умолк, считая, что сказал достаточно.
Марк посмотрел на прикованного, потом на мужичка, потом снова на прикованного, и снова на мужичка. В глазах забрезжило понимание. Он присвистнул.
— Неужели тот самый?
Человечек кивнул, словно гордился, что сидит рядом с таким человеком.
— Может где, в других местах и есть такой второй, а у нас только один.
Он опять засмеялся — весело, от души.
