неё.
— Мы выросли в обществе с более строгими нравственными устоями, где многоженство считается аморальным и недопустимым, господин Фаррен, — она странно нахмурилась. — Наш моральный кодекс диктует, что мужчина должен быть предан одной-единственной женщине, своей законной супруге. А по поводу свободной любви скажу вот что: связи на стороне всегда осуждались и считались из-ме-ной… Отвратительным предательством своей второй половинки.
Я вспылил.
— Да как это вообще может считаться нормальным? Ты хоть понимаешь, что из-за этого у вас не рождаются миллионы детей? Вы понимаете, что вы постепенно гибните таким дебильным образом? Конечно, собирать гарем из десятков девушек, что слабее и ниже по рангу, чем мужчина — это отвратительная практика и я её осуждаю, но что же делать тем, кто действительно любит друг друга? И ведь таких немало!
— Так устроен весь остальной мир, господин Фаррен. Именно моральный компас поддерживает наши стремления и… — Аста пыталась убедить меня в чём-то, но я был непреклонен.
— Для меня подобные жесткие рамки кажутся излишне ограничивающими и идущими вразрез с природными инстинктами и влечениями человека, Аста, — я взял кусок пирога и откусил кусочек, а после запил вкусным чаем с брусникой. — В моём понимании, вы — вырождаетесь и деградируете. Любовь — это свобода выбора, отсутствие запретов и условностей. Правила и традиции всегда будут поощрять лишь лицемерие. Любые традиции, что связаны с семьёй и любовью являются противоестественными, ведь они отрицают саму природу человека.
— Но как же чувства девушки, которая видит, как её парень занимается любовью не с ней, а с другой женщиной? — продолжала Аста.
— Никаких чувств такая девушка, кроме восхищения доминантностью своего мужчины, не может испытывать. Если она главная женщина в его сердце, и он по-настоящему любит её, то такой мужчина даже будет благодарен любимой за терпимость. Он будет ещё больше любить свою женщину. Я понимаю, что существуют и такие люди, как вы, что своими предпочтениями и «высокой моралью» убивают детей и губят демографию, но ведь вы должны понимать, что ханжеские и высокоморальные, как вы говорите, устои — это бесполезные оковы из прошлого, что мешают нам по-настоящему любить друг друга в полной мере.
— За это вас всех повсеместно и осуждают… — добавила Аста и начала есть кусок пирога, запивая его чаем.
— Все Меняющиеся всегда стремились отдаться страстям без остатка. Мы не боимся осуждения. Мне жалко, что ты, Мира, так крепко связана этими условностями, что не позволяют тебе по-настоящему распахнуть свое сердце. Я не буду менять взгляды и образ жизни, ведь именно в них я черпаю силу и наслаждение.
— Значит ты и не любил Миру по-настоящему… — Аста продолжала со мной говорить.
Мира выглядела очень встревожено и довольно подавлено, но я почувствовал, что она постепенно начинает меня понимать. Аня посмотрела на беловолосую милашку и вдруг встряла в разговор:
— Что вы вообще несете… — сказала она и привстала от негодования. — Не желать родить ребёнка от такого, как Фаррен — это же самая отвратительная мысль, что только может появиться в голове женщины! Хозяин столько всего сделал для этой страны и для простых людей! К тому же он состоятельный и привлекательный, а также добрый и сильный, а вы…
— Стой, что? — Аста прервала её и удивлённо посмотрела на Аню. — Ты сказала хозяин?
— Да, а что? Я — ищейка господина Фаррена, что… — Аста перебила её отвратительным и презрительным смехом.
— Пха-ха-ха! Ты ищейка господина Фаррена? Ты собачка что ли? Пха-ха-ха! — это вывело меня из себя.
— Ну всё… Вон отсюда, — я вскипел, ударил по столу и указал на дверь.
— Но, господин Фаррен, мы же хотели обсудить… — я перебил Асту устрашающим тоном.
— Обижать Аню я вам не позволю! Так отвратительно в моём доме ещё никто себя не вёл. Вон отсюда!
— Но господин Фаррен… — Матильда хотела заступиться за Асту, но я был непреклонен.
— Убирайтесь.
«Отвратительная мразь…»
— А ты Мира останься. Не хочу больше видеть эту дылду в моём доме. Матильда, проводите, эту наглую женщину, что посмела осуждать традиции и устои Гегемонии.
— Господин Фаррен… — тихо сказала Мира. — Не уж то мы взаправду своими… убеждениями убиваем детей? Вы правда считаете, что из-за нашей устаревшей морали моя дорогая страна всё сильнее вырождается? Ведь эти малыши, что, как вы говорите, и вправду не родились…
Она замолчала, когда поняла, что я был прав.Мира глубоко внутри знала, что «высокая мораль» и стала причиной демографического упадка, но не хотела в это углубляться. Она думала о вырождении ещё давно, но всё же отбросила столь грязные мысли о свободе. Как вдруг я напомнил Мире, что происходит в её стране и нежную душу охватила целая буря противоречивых эмоций.
С одной стороны, девочка была так воспитана, что следовала высоким моральным устоям беспрекословно. Верность одному супругу, осуждение измен и многоженства — все это впиталось в сознание с ранних лет с молоком матери, как очередная пропаганда против Грифонской империи. Моральные ценности были частью её идентичности, её личности, её мировосприятия. И теперь я бросил вызов самим основам мироощущения.
Девушка чувствовала растерянность и смятение. То, что считалось правильным и нравственным всю ее жизнь, сейчас ставилось под сомнение резкими и беспощадными фактами… Доводами грязного меняющегося, с нацией которого они сотрудничали только из-за денег. Искренние слова о том, что устаревшие моральные догмы ведут страну к вырождению, отозвались сначала пониманием, а после и глубоким страхом в сердце.
Спустя две минуты копания вглубь проблемы в душе девочки зародилось новое чувство — любопытство. Мира была восхищена глубокими мыслями и истинной добротой. Глубоко внутри она знала, что свободная любовь и многоженство — это спасение её страны, возможность для Скайфола, что действительно вырождался с каждым десятилетием независимости, выбраться из демографической ямы.
Дерзкие идеи свободы манили Миру, будоражили непорочный разум. Девочка думала, что в перспективе можно будет заставить людей размножаться, если начать продвигать свободную любовь силой. Тогда-то у всех бизнесгрифов появятся миллионы новых покупателей и
