я воспротивлюсь этой предназначенной мне судьбе, меня ждет нечто ужасное, нечто такое, что заставит пожалеть о строптивом нраве и желании выбирать себе участь исключительно собственной волей.
И я знал, что это означает. У меня не было ни одной причины сомневаться в этом.
Обступившие меня существа как будто прочитали мои мысли. Однако они отступили, и я ощутил облегчение. До сих пор я дышал с трудом, как будто мне на грудь навалилось что-то тяжелое, прижавшее меня к постели. Теперь же я смог вздохнуть свободно, хотя в глубине души понимал, что эта свобода дарована мне ненадолго. Как только я пойду по пути своего назначения, всякая свобода в моей жизни закончится.
Я протянул еще месяц, не желая расставаться с работой, и с каждым днем мне было все тяжелее дышать. Когда человек оттягивает неизбежное, ему самому делается невыносимо, и в конце концов он добровольно идет навстречу своей судьбе, какой бы страшной она ни была.
Так что я уволился с работы, несмотря на уговоры начальника повременить, не принимать слишком поспешных решений и так далее. Он даже предлагал с начала нового года повысить мой оклад! Но все было безуспешно, я понимал, что обычная человеческая судьба для меня теперь невозможна. Я отговорился семейными обстоятельствами – причина, против которой невозможно возразить, – и наконец выехал из Нью-Йорка.
По пути я думал о том, что, возможно, все это вызвано исключительно моей чувствительностью, повышенным воображением, разного рода фантазиями, которые в силу описанных обстоятельств всегда были напряженными и преувеличенными. Но чем ближе я был к Портс-о-коллу, тем более реальными представлялись мне мои ночные «разговоры» с призраками и тем менее доступным для меня становился окружающий мир. Это было странное чувство: обычный человеческий автобус и обычные пассажиры-люди, ведущие между собой самые банальные разговоры, представлялись мне какими-то чуждыми для меня существами, живущими абсолютно чуждой для меня жизнью. Нас словно отгораживала друг от друга невидимая, но вместе с тем совершенно реальная ограда.
Я вышел из автобуса в городе, который, как мне теперь было совершенно ясно, должен был стать моим последним прибежищем, откуда мне уже никогда не будет пути назад. В прошлый раз я добирался до него другим путем, поэтому какое-то время мне пришлось побродить по улицам, населенным вполне обыкновенными людьми. Затем дорога как будто сама повела меня к морю. Я спускался все ниже, и с каждым кварталом дома делались все проще и меньше. Оглядываясь по сторонам, я пытался понять, где же находится тот странный книжный магазин, в котором в прошлый мой приезд прошел странный ночлег. Несколько раз я спрашивал об этом здании прохожих, но, как и следовало ожидать, одни были приезжими, другие смеялись мне в лицо, утверждая, что в подобном квартале никакого книжного магазина и быть не может.
Один из них назвал специально для меня тот самый отель, который представлял собой на самом деле публичный дом – именно там я собирался остановиться в прошлый раз, если бы хозяин книжного магазина меня не отговорил, – и в единый миг как будто некая сила сняла с моих глаз затмение и раскрыла передо мной истинный, предельно ясный вид этого квартала. Я нашел книжный магазин без труда. Дом был все таким же облезлым, дверь его покосилась и как будто была приоткрыта. Я толкнул ее, она отворилась без малейшего труда.
Остановившись посреди комнаты, которую, как оказалось, я так хорошо помнил еще по прежней встрече, я в растерянности оглядывался по сторонам. Книжные полки, стол, табурет – все было покрыто толстым слоем пыли, и пыль эта лежала нетронутой. Никто не ходил по ней, не оставлял следов. Магазин был необитаем уже давно. Я и мысли не допускал, что Эден Фишер бросил свое пристанище и куда-то уехал – это было совершенно не в его духе. Нет, поправил я себя тотчас (или, быть может, эту мысль подсказал мне некто иной, обитавший в моем мозгу?), – покинуть это место он не мог по иной причине: любой хозяин странного книжного магазина становится рабом тех, кому на самом деле принадлежит это место. И следующим суждено сделаться мне…
Я прошел несколько шагов, впечатывая следы в толстый слой пыли, и вдруг остановился, потому что мне почудилось нечто странное. Я наклонился ниже… и увидел множество крошечных следов, похожих на мышиные. Они едва задевали пыль, многие из них уже утонули, погребенные под толстым слоем.
Мне осталось недолго. Сомнений в этом нет никаких; я видел определенные знаки, настолько жуткие и вместе с тем однозначные, что колебаний в их значении быть не может. Просвещенный рассказами Эдена Фишера, который поначалу уничтожал похожих на крыс существ, я, в отличие от него, даже пальцем не прикоснулся ни к одной из «мышей», так же похожих на настоящих мышей, как дракон похож на тигра или льва. Крохотные, отвратительные создания, которые бегали по всему помещению, не испытывали ко мне ни малейшей благодарности. Лишь одну из этих «мышей» я погубил, и то случайно: она спала посреди комнаты, и я, выбравшись ночью из спальни, наступил на нее. Она не издала ни звука, слышен был только хруст ее позвоночника под моей ногой.
После этого что-то изменилось – или во мне, или в сообществе этих существ. Между «крысами», в которых превратились останки первого владельца магазина, и «мышами» постоянно происходили схватки, и более мелкие чудовища, которых было гораздо больше, неизменно одерживали верх. А потом они взялись за меня.
Я отделывался от них едой – они грызли абсолютно все, от хлеба до книжек. Сам не знаю, почему я не уничтожал их. Вряд ли хотя бы одна особь из этих отвратительных получудовищ-полупаразитов имела что-то общее с человеком, который дал мне приют на ту единственную ночь, что доломала мою судьбу. И все же мне было жаль их. Возможно, я предполагал, что гибель предшествующего хозяина магазина означает близкое преображение следующего хозяина. Но, с другой стороны, погибну ли я, превратившись в очередную стаю отвратительных крошечных созданий, если не найду для себя преемника?
И что заставило Эдена Фишера так активно искать преемника? Стала ли жизнь для него совершенно невыносимой – так же, как невыносимым стало для меня нормальное человеческое бытие в Нью-Йорке, с нормальной работой и неназойливыми коллегами на работе? По всей видимости, именно так и произошло… А это означает, что и меня ждет подобная участь.
Однако действительно ли необходим поиск преемника? Или я рассыплюсь на какие-то фрагменты, когда придет срок, независимо от того, найду ли какого-то иного подходящего для «книжного магазина» человека? А может быть, я стану одним из тех, кто навещает меня с самого детства и бормочет странные, непонятные, почти неслышные слова?
Трехиглые колюшки
(Этот рассказ был опубликован в каком-то журнале биологической направленности, что явствовало из другой статьи, которую можно было прочесть на обороте последней страницы пачки листов, вырванных из журнала. Там было опубликовано начало большой заметки собственно о данной рыбной породе, где говорилось, что это более чем странное наименование – трехиглые колюшки – обозначает вид пресноводных лучепёрых рыб из отряда колюшкообразных, а название они получили из-за трех шипов, расположенных перед спинным плавником. Я несколько был удивлен сообщением о том, что эти трехиглые как-бы-их-там-ни-называли имеют обыкновение обитать не только в реках и озерах, но и в морских прибрежьях. На мой взгляд, довольно странное замечание, потому что реки и озера состоят из пресной воды (не говоря уж о водорослях), а море – из соленой, и до сих пор я совершенно искренне полагал, что рыбы предпочитают либо один, либо другой вид воды. Полагаю, автор опубликованных в биологическом журнале статей поднял бы на смех мои слабые познания в данной области!
Впрочем, и сочинителю рассказа, к которому он присоединил свои «научные» рассуждения, досталось немало язвительных высказываний, одно из которых гласило: «Самцы трехиглых колюшек никогда не подпускали к своим гнездам посторонних самцов и тщательно охраняли свое будущее потомство. Пренебрежение этой специфической особенностью данного вида живой природы определенно говорит о том, что автор рассказа владеет лишь крайне поверхностной информацией об описываемых персонажах и пренебрегает наиболее очевидной особенностью их существования».
Далее, однако, он слегка поменял гнев на милость и прибавил: «С другой стороны, даже такой примитивный взгляд на характерное поведение трехиглых колюшек пробуждает в читателе, пусть и весьма далеком от интереса к многообразной природной реальности, определенное любопытство к этому вопросу, требующему, впрочем, более
