далекого иного мира, о существовании и устройстве которого никто из нас не имеет ни малейшего представления. Однако до сих пор я позволял себе сохранять свое ошибочное мнение о ситуации, в которой пребываю много лет.
– Похоже, мои духи побаиваются ваших, – сказал я с нервным смешком, стараясь, однако, держаться непринужденно и не показывать моему собеседнику терзавших меня страхов. – Поэтому топчутся где-то на пороге, не подходя ко мне вплотную… А вы часом их не видите?
Он покачал головой:
– Это же ваши духи, а не мои… – И внезапно он оборвал общение, прибавив: – Что ж, предлагаю ложиться спать.
Мы расположились каждый на своем месте. Я закрыл глаза, слушая, как дождь стучит по крыше. Сон не шел ко мне. Мысли, самые разные, но преимущественно мрачные, теснились в моей голове. Я думал о духах, которые выбрали меня своим спутником на нашей Земле – если не жертвой ради собственной бесконечно далекой и чужой нам вселенной. Думал и об истории, которую сегодня услышал. Что-то в ней зацепило меня, заставило переживать так, словно все это касалось и меня самого, хотя не в моем характере было испытывать такое острое сострадание к посторонним людям. Напротив, я был чрезвычайно сдержан, и многие не без основания называли меня «бессердечным». И все же по непонятной причине сегодняшний рассказ взволновал меня, как будто затрагивал нечто, имевшее ко мне самое непосредственное отношение.
Я был уверен в том, что мой собеседник тоже не спит – его дыхания практически не было слышно, чего не бывает, если человек погрузился в сон, – однако не проявлял ни малейшего желания продолжать разговор. Я долго ворочался на незнакомой кровати в попытках отогнать неприятные мысли и погрузиться наконец в сон. Для того, чтобы продолжить завтрашнюю поездку, мне необходимо было отдохнуть хотя бы немного. Но тревога никак не могла отпустить меня. Волей судьбы я очутился в месте куда более опасном, чем сломавшийся автобус, и окружали меня существа более чудовищные, нежели мои бестелесные молчаливые призраки, к которым я привык с детских времен.
Возможно, мой собеседник прав, и я очутился здесь не случайно, но по воле судьбы, которая незаметным образом направляет таких, как я или он, и в конце концов завлекает нас в ловушку, из которой нет выхода. Избавиться от судьбы таким, как мы, невозможно. Нам только кажется, что мы совершаем сознательный выбор. На самом же деле нечто невыразимое подталкивает нас к последнему шагу, и, видя, что нет никакого иного выбора, мы совершаем этот последний шаг, отчетливо видя пропасть, разверзшуюся перед нашими ногами.
Эти мысли продолжали преследовать меня и в полусне, а когда наступило утро и я открыл глаза, я чувствовал себя совершенно измученным. В маленькое окно с трудом проникал солнечный свет, и это по крайней мере немного меня успокоило. Хозяина книжного магазина нигде не было видно. Я не стал искать или окликать его: и сам этот человек, и его разговоры, которые словно распахнули окно в бездну, казались возможными только в глубокой ночи. Ясное утро не имело к ним ни малейшего отношения.
С этими мыслями я быстро взял свои вещи и, даже не умывшись, поскорее покинул странное место.
Не слишком чистый квартал, застроенный старыми, по большей части разваливающимися домами, казался праздничным: солнечный свет вместо того, чтобы ярко высвечивать уродливые детали этого места, смазывал их, превращая в неясно очерченные пятна. Позднее, когда Портс-о-колл уже остался позади и я начал более трезво смотреть на всю эту историю, мне пришло в голову, что любой пейзаж, даже самый неказистый, показался бы мне светлее и красивее, чем тот жуткий дом, где я провел ночь.
Я думал о том, что и этот дом, и странный его владелец, чье тело было искажено так же, как и его судьба, – лишь незначительная деталь моего пути в самый обычный Портс-о-колл, куда я ехал по делам всего на несколько дней, после чего вернулся обратно, на сей раз не встретив никаких искажений реальности, – ибо ничем иным не могу признать свой ночлег в книжном магазине.
Я практически забыл об этом событии, которое не оказало на мою жизнь и здоровье ни малейшего влияния, и продолжил спокойную жизнь в Нью-Йорке. Большой город считается местом шумным, наполненным разными тревогами, сложностями и слишком большим количеством людей, но многие, и я в том числе, используют эти обстоятельства себе на пользу, поскольку как раз среди большого количества людей и можно притвориться несуществующим. Обывателям, как правило, безразлично, сорок или сорок один человек находится сейчас в помещении, – если, разумеется, этот сорок первый не является для них кем-то близким.
Но у меня в Нью-Йорке не было никаких близких; все они обитали в Портс-о-колле, куда я ездил не так уж часто. Поэтому я равнодушно воспринимал жизнь и работу среди множества других людей, и они относились ко мне с тем же равнодушием. Как раз это меня и устраивало.
По вечерам, когда темнело, я уже находился у себя дома, в небольшой комнате, где всю ночь горел неяркий свет.
Так продолжалось, наверное, год или немного дольше, когда внезапно произошло странное событие. Я проснулся в полной темноте. Думаю, меня как раз и разбудила эта тьма, к которой совершенно не привыкли мои глаза. Даже во сне человек воспринимает, пусть и искаженно, некоторые обстоятельства внешнего мира, и освещенность комнаты, по моим наблюдениям, является едва ли не самым главным явлением такого рода. Я знаю, что немало людей не могут спать при включенном свете, я же, напротив, ощутил панику, когда понял, что свет погас.
Тьма, окружавшая меня, была полной. В первые секунды я решил, что потерял зрение, ослеп после какой-то непонятной болезни, о которой забыл, пока спал, – и потому очнулся от невероятной паники. Однако спустя недолгое время эта обыденная паника, вызванная страхом за свое здоровье, сменилась другим, гораздо более тяжелым чувством. Поскольку совсем близко от своей кровати я… нет, не увидел, а каким-то образом различил тех самых чудовищ, от которых пытался защищаться включенным светом.
Впервые в жизни они подошли ко мне так близко. Несмотря на полную тьму, я каким-то образом различал их, хотя они не излучали ни малейшего света. Тем не менее я отчетливо «видел» их лица, в какой-то мере близкие к образу человеческих лиц и все же нестерпимо далекие от привычных лиц человека: в их чертах угадывались искажения, какие бывают вызваны особым освещением и неправильными зеркалами. Впервые в жизни я задумался над тем, откуда могли на самом деле явиться эти создания и что делает их лица такими обезображенными: на самом ли деле таковы их черты или же здесь оказало влияние некое оптическое явление? И вправду ли они находятся возле меня, в комнате, или же я каким-то образом рассматриваю их сквозь невероятное расстояние, которое человек в силу своей ограниченности даже не может себе представить?
Эти существа нависали надо мной и шевелили губами и пальцами, словно пытались что-то внушить мне. Я зажмурился, но даже сквозь закрытые веки как будто продолжал их видеть – так глубоко проникли они в мое сознание. Были ли они действительно явлением моего болезненного разума? Быть может, они не существовали в действительности, но возникли в моем мозгу после какой-нибудь младенческой болезни – или же болезни врожденной? Вдруг их попросту нет, ни в нашем мире, ни в каком-либо ином, отдаленном от нас бескрайними просторами космоса? Моя мать никогда не говорила мне о подобных болезнях, но возможно, она считала, что я излечился от них полностью и перенес их безо всяких последствий.
И все же в глубине сознания я был уверен в том, что все это не так. Существа, преследующие меня всю мою жизнь, с тех самых времен, когда я начал осознавать этот мир, – не бред и не фантазия, это не последствие какой-либо болезни, но сама реальность, доступная для восприятия лишь немногим.
Возможно, в мире существуют люди, которые рассматривают подобную способность как благо, как нечто увлекательное и перспективное, но для меня это была сама жизнь, жизнь, наполненная страхом и ожиданием какой-то катастрофы, отвратить которую никто из человечества не в силах.
Что говорили эти существа, обступившие меня со всех сторон? Я не слышал их голосов, но по губам читал какие-то странные, инопланетные слова, смысл которых постепенно начал складываться в моем сознании в одно-единственное понятие: «смерть».
Смерть была не моей, но требовала от меня некоторых действий. Эта далекая загадочная смерть означала полную перемену и моей персональной жизни. Если же
