блоков. Чтобы не отбиваться от основной массы, приказываю командирам рот выводить своих людей. В последнюю минуту, забежав на свой флигель на втором этаже, чтобы захватить оставшийся на подоконнике в банке с цветами еще один пистолет, вижу в пустом помещении столовой одного только «Москву». В руке он сжимает тот самый пистолет, за которым я забежал, в глазах бешеная ярость.
— Отставить! — кричу я, так как вижу его намерение.
— Пусти, Валентин! — «Москва» резко отталкивает меня с дороги и бежит в спальню. — Сейчас я по ним, гадам, полосну! Ни одного патрона зря не истрачу!
«Ни одного выстрела», — мелькает в памяти приказ Ивана Ивановича, и я, почти не думая, даю подножку рванувшемуся «Москве», а когда тот падает, подхватываю уроненный им парабеллум.
— Быстро за мной! — и на бегу из блока замечаю лицо поднимающегося с пола «Москвы». Сколько в нем осуждения, непонимания, и все-таки он покорно следует за мной. Стрельба прекратилась. Несколько блоков оцеплены густой сетью эсэсовцев вперемежку с какими-то заключенными немцами со специальными белыми повязками на левом рукаве. Эсэсовцы деловито пытаются строить колонны, но это им не удается, так как люди тут же разбредаются. Люди моего батальона сконцентрированы в одном месте и кажутся относительно спокойными, хотя в глазах у каждого светится отчаянная решимость. Чувствую, что ждут только команды. У меня на рукаве повязка помощника блокового, поэтому мне удается беспрепятственно проходить через оцепление. Откуда-то появляется мой друг Иван. Его повязка с красным крестом, оказывается, тоже служит ему своеобразным пропуском.
— Выводи людей к тридцатому как можно быстрей. Альфред тебе передаст повязки, — и как бы в подтверждение его слов появляется наш блоковый Альфред Бунцоль и, делая вид, что помогает строить колонну, сует мне в руку несколько белых повязок, таких же, как у немцев, оцепивших наш блок. Ребята, которым я передаю повязки, понимают все без слов. Вот я замечаю, как они уже с повязками на рукавах суетятся и делают вид, что тоже охраняют формируемый этап, а потом скрываются в толпе по ту сторону оцепления. Мне при помощи блокового и Ивана удается вывести из оцепления целую колонну из пятидесяти человек. Помогли повязки блокового и его помощника, к которым заключенные привыкли питать уважение, а солдат сбила с толку наша дерзость и безапелляционность действий. Быстро сориентировавшись, намечаем план действий. Командир механизированной роты Геннадий Щелоков, ранее работавший в портновской мастерской, с образцом повязки и несколькими простынями мчится в мастерскую, а политрук одной из рот Михаил Рогаль очень быстро из сырой картошки вырезает штамп, украшающий эти повязки. Через полчаса в наших руках уже несколько десятков поддельных повязок, и снабженные ими люди незаметно просачиваются через оцепление, около 30-го блока сдают их Ивану, а он опять переправляет их мне в оцепленную часть лагеря. В один из таких очередных «рейсов» Иван шепчет мне на ухо:
— Иван Иванович приказал тебе выходить из лагеря с людьми, если не сможем вывести более половины всего состава. Кто вооружен — старайся оставить с собой. Если на браме начнут обыскивать — бей гранатами и старайся отобрать автоматы. Остальные наготове. Поддержат.
— Есть! Будет сделано. Передай привет нашим!
Но прибегать к этим крайним мерам не пришлось. Вместе с Альфредом Бунцолем и блоковыми других блоков, вместо помощи при построении колонн, мы внесли такую неразбериху, что эсэсовцы были вынуждены отсекать части сплошной толпы и просто «стадом» гнать к браме. Наши люди предусмотрительно концентрируются в другом конце этой многотысячной толпы и держатся сплошным, монолитным коллективом. Через два часа такой «работы» замечаю, что моих людей остаются считанные единицы, а в цепи оцепления среди людей с белыми повязками целый участок занимают мои товарищи, уже давно вышедшие к тридцатому блоку. Догадываюсь о задуманном, как только замечаю среди этой цепи сосредоточенное лицо моего помощника Данилы и лукавые глаза Ленчика Бочарова. Быстро подтягиваю своих людей вплотную к оцеплению, и оно вдруг растаивает, открывая широкую брешь, в которую вслед за нами рванулись и все остальные, смешиваясь с общей массой.
С треском начатая эсэсовцами операция по эвакуации лагеря с еще большим треском провалилась. В тот день им удалось вывести за пределы лагеря не более 4000 человек. Среди них не было ни одного подпольщика. Еще один день можно считать выигранным.
Следующий день, 9 апреля, наносит нам тяжелый удар. Комендант Пистер нащупал наше слабое место и торопится это использовать. Он требует немедленной эвакуации лагеря военнопленных, изолированного от блоков заключенных колючей проволокой. Около 500 человек лучших наших боевиков, а с ними руководитель нашего русского политцентра Николай Симаков и руководитель военного-сектора Степан Бакланов покидают лагерь. Еще с утра объявлен приказ, запрещающий заключенным под страхом смерти выходить из своих блоков. По каждому заключенному, показавшемуся за пределами блока, с ближайшей вышки открывается пулеметный огонь, но нам все же удается перебежками от угла к углу, от канавы к канаве поддерживать связь между блоками. Несколько человек из связистов остаются на улицах Бухенвальда, подкошенные пулеметными очередями.
Принимается решение интернационального центра, предложенное самим Симаковым: не препятствовать на этот раз воле коменданта. Это обещает выигрыш еще одного дня для всего лагеря. Кроме того, если эту отобранную группу по возможности вооружить пистолетами и гранатами, то она сама сумеет за пределами лагеря достойно отстоять свою жизнь.
Так и сделали. Печатая шаг, проходят через проклятый аппель-плац стройные ряды людей, как бы прощаясь с остающимися. Что ждет их по ту сторону брамы, по ту сторону смертоносного забора?
В ближайших к площади блоках настороженно затаились самые надежные группы вооруженных подпольщиков на случай, если на браме вдруг надумают обыскивать наших товарищей и обнаружат у них оружие. Все батальоны, все роты приведены в боевую готовность, чтобы по первому сигналу рвануться на помощь своим. Но все обошлось благополучно. Колонна военнопленных, дополненная полутора тысячами людей из малого лагеря, спокойно проходит браму и направляется в сторону города Веймара. «Счастливого вам пути, дорогие наши товарищи, — хочется крикнуть им вслед, — до скорой свободы!»
И на следующий день, 10 апреля, никому не разрешается показываться за пределами блоков. Весь лагерь уже несколько дней не получает никакого питания, и вот тут-то и проявилась мудрая предусмотрительность наших товарищей — немецких коммунистов. Оказывается, еще несколько недель тому назад, по распоряжению нашего внутрилагерного самоуправления, был незаметно сокращен рацион питания всему лагерю и за счет этого создан неприкосновенный запас, который сейчас
