Пообедал я только после того, как допаял всё, часа через три, обед плавно перетёк в ужин и вечерний чай. Без мультиметра паять оказалось чуть сложнее, чем я ожидал, ладно хоть у Сашки нашлась самопальная прозвонка из батарейки, щупов и лампочки. Собрал пока без корпуса, на проводах и плате. Обидно будет, если я соберу всё на совесть, в корпус, на века, а ничего так и не заработает.
Опробовать новую примочку хотелось как можно скорее, но это всё равно придётся ждать до завтра. Хотя бы до большой перемены. На выходных в школу мне не попасть. Было бы неплохо и домой электрогитару раздобыть, вот только это тоже из разряда фантастики. А к ней ещё нужен усилитель, гитарный кабинет, преамп, и прочая, и прочая.
На следующий день самопальную примочку нёс в коробочке, как настоящую драгоценность, на всякий случай прихватил и паяльник, и всё остальное, если вдруг понадобится работа над ошибками.
— Пойдём в камору, покажу кое-чего, — заговорщическим шёпотом предложил я Варе перед большой переменой.
Она почему-то густо покраснела. Но согласилась.
Мы поднялись в актовый зал, в каморку, я тут же бросился к гитаре. Варя села на парту, закинула ногу на ногу, заинтересованно глядя на мои манипуляции с проводами. Подключил питание, включил усилок, накинул ремень гитары на плечо. Провёл медиатором по струнам. Тишина. Вернее, только фон и треск.
— Ща, погоди, — буркнул я.
Проверил коммутацию, проверил все крутилки на примочке. Выставил всё на середину, ударил по струнам, и из колонок зажужжала перегруженная гитара.
— Да! — победно воскликнул я, испытывая то самое чувство, когда результат твоего кропотливого труда наконец приносит плоды.
Это особое, ни с чем не сравнимое удовольствие.
Покрутил настройки ещё, регулируя звук, пробежался по грифу, сыграл отрывок из’We are the champions'. Варя улыбнулась, узнала мелодию.
— Сегодня репетируем по-взрослому, — ухмыльнулся я. — Света на фуззе сыграет. Я на этой приблуде.
— Здорово! — воскликнула она.
По-моему, она скорее рада была видеть меня счастливым и улыбающимся, нежели реально понимала смысл этого дисторшена, но всё равно. Обрастаем потихоньку оборудованием. Ещё бы Катю снарядить по полной программе, и было бы вообще шикарно.
Понедельник вообще оказался каким-то днём обновок. После уроков к нам пришла Любочка, довольная и весёлая.
— Будет вам новый бас! — заявила она.
А вот басист пока не объявился, хотя в субботу, помнится, обещал быть.
— Вы просто прелесть, Любовь Георгиевна, — сказал я.
— Ну что ты, Саша, это моя работа, — смутилась она. — На неделе привезут.
— Круто! — воскликнула Катя.
— Песни на конкурс выбрали? — спросила Любочка.
— Пока нет, — сказал я. — Сегодня как раз хотели.
— Мне показать не забудьте! — погрозила она пальцем, хотя это выглядело скорее мило, чем угрожающе.
— Обязательно покажем, и Капитолине Григорьевне тоже, — сказал я.
Главное, чтобы у Кобры инфаркт миокарда не случился после этой демонстрации.
— Ладно, занимайтесь тогда, если что, я в учительской, — сказала Любочка.
Она вышла, цокая каблучками, а через пару минут в нашу каморку просунулась голова Данилы Мартынюка.
— Э-э-э… Привет… — пробасил он, обдавая всех запахом пота и курева. — Чё вы тут… Можно, да?
Варя скривила лицо, не скрывая своих истинных чувств, Катя вопросительно посмотрела на меня, Света испуганно склонилась над гитарой.
— Заходи, — махнул я рукой.
Мартынюк вошёл, и в каморке сразу же стало тесно.
— Девчата, это Данила, он хочет с нами играть. На бас-гитаре, — сказал я.
Катя и Света по очереди представились. Варя промолчала.
— Ничё тут, прикольно у вас, — сказал Данила. — Так, и на чём играть?
Он взял выпотрошенную «Тонику», оглядел с интересом, положил на место, взялся за чехол от баса.
— Погоди! — крикнул я, но было поздно.
Из чехла прямо на пол вывалилась бутылка портвейна. Естественно, вдребезги. Аромат молдавских виноградников густо разлился в воздухе, осколки стекла рассыпались по всему полу.
— Мартынюк! — прошипела Варя.
— Твою мать! Штаны забрызгал! Предупреждать надо! — воскликнул Данила. — Вы чё тут, бухаете, что ли?
— Света, открывай окно, проветрить надо, — хмуро произнёс я. — Варь, давай за водой, надо пол мыть.
— Чего? Пусть он сам моет! — возразила клавишница.
— Пусть сам моет, принеси просто, — сказал я. — Пожалуйста.
— Щас… — проворчала она, нехотя покидая каморку.
— Не буду я ничё мыть! Вон, девок сколько, пусть моют! — произнёс Мартынюк.
— Ты чё, обалдел? — фыркнула Катя.
Похоже, мы не сработаемся.
— Ты нам пузырь вина разбил, — напомнил я.
— Неполный, — уточнил Данила.
— Но разбил, — сказал я. — А он, вообще-то, три рубля стоит.
— Надо было Агдам брать, на рупь дешевле, — посоветовал Данила.
— Чё было, то и взял, — сказал я. — Ты тему-то не переводи.
— Давай убирай! — воскликнула Катя. — Щас если Любочка придёт, сам будешь объяснять!
— Я тут, что ли, бухал? — фыркнул Данила.
Варя вернулась с веником, ведром и тряпкой, вручила всё Даниле.
— Да не буду я! — сказал он, демонстративно сунув руки в карманы.
— Значит, пошёл вон отсюда, — равнодушно произнёс я.
— Ребят, не надо… — попросила Света. — Давайте, я уберу…
Никто её не услышал.
— Пф, не больно-то и хотелось! — фыркнул он. — Бывайте, музыканты херовы!
Данила отодвинул Варю плечом, вышел из каморки. В ней как будто бы и дышать сразу стало легче.
— Вот урод… — пробормотала Катя.
— А чего ты Мартынюка позвал
