причиной стал тлеющий окурок, брошенный в железное ведро у сарая. Все курящие получили нагоняй, в том числе и мамуля, но вину на себя великодушно взял папа № 2, обещавший завтра же поправить сарай и поставить новую дверь.
Когда возбужденные и пахнущие костром домашние улеглись повторно, мне стало ясно, что заснуть не удастся. Оставалось предаваться мыслям, коих у меня всегда водилось в избытке.
Что, если я дурака валяю, и Дубровский не имеет никаких корыстных мыслей на мой счет? Между прочим, я красавица, и нас столько всего связывает…
«Завтра все решится», – почему-то подумала я, прежде чем погрузиться в сон.
Глава 29
Слабительное для козы
Утром я проснулась рано и удивилась, что вчера все-таки вырубилась. Встала, по звукам снизу пытаясь определить, проснулся ли кто-то из моих или все еще дрыхнут.
В кухне кто-то разговаривал, я вошла и застала папу № 1 и папу № 3 на кухне в компании Тимофея. Они пили молочный улун и обсуждали события минувшей ночи.
– Тебя совершенно нельзя оставлять без присмотра, – в досаде обратился ко мне первый отец, словно вчера я самолично подожгла сарай. В ответ на это я возмутилась, что никакого отношения к пожару не имею. И вообще, даже не курю. Так что претензии не по адресу.
Воспользовавшись тем, что остальные еще спали, я быстро пробралась в сарай и извлекла из сундука сверток с картиной. Решив по привычке сунуть его в сумку, я поднялась в нашу со Славиком комнату. Сумки на стуле не было. Я бестолково покрутилась по комнате, шаря взглядом по углам. На всякий случай залезла под кровать и даже приподняла кота.
– Славик, проснись! Нас ограбили!
– Опять пожар? – вскочил Славик.
– Нет, в этот раз натурально. Где моя сумка?
– Может, завалилась…
Мы еще немного поискали сумку общими усилиями, после чего уселись думать.
– Ты думаешь, сумку уперли из-за картины? – спросил Славик.
– Больше там ничего ценного не было. Телефон у меня, а кошелек в машине.
– А что было в сумке?
– Биография Есенина, лак для волос и еще какие-то мелочи.
– Значит, она была тяжелая. Злоумышленник мог подумать, что там картина.
– Но когда…
– Думаю, сарай кто-то поджег специально.
– Хотели выманить нас из дома? – ахнула я.
– Так и вышло. Пока мы все метались у сарая, из дома можно было все вынести.
– Но вынесли только сумку. А вдруг это совпадение? Тут вчера крутились местные мальчишки. Может, кто-то забежал в дом…
– И метнулся на второй этаж? Кто мог знать, что у тебя в сумке картина?
– Да никто. Ты и мамуля. Хотя… погоди, теперь еще Дубровский. Я сказала, что спрятала картину в банке, но он мог не поверить. Вспомни, он заходил в дом, пока мы бегали?
– Да кто вспомнит? Там такая суета была. Вроде тушил пожар. Как вспомню… Хорошо, что Тимофей знал, как шланг подключить. Иначе пока бы мы метались, все сгорело бы к чертовой бабушке.
– Значит, Дубровский в комнату не заходил…
– Пока тушили – нет. Может, потом?
Так и не придя ни к какому-то выводу, мы решили временно караулить картину по очереди. А после обеда съездить в банк и оставить надоевшее мне полотно в ячейке.
Когда Славик позавтракал и вернулся в комнату, настала моя очередь трапезничать. Я устроилась веранде, потому что телефон мой разрядился, а там была и розетка, и чудесный вид на сад. И не было мамули с Нелли и Агнией, обсуждавших какие-то растительные яды. Судя по прозрачным пузырькам, выставленным мамулей на стол, яды были собраны и теперь должны были послужить омолаживающим средством. Но папа № 2 очень опасался, что они случайно послужат приправой и даже вспомнил, что вчерашний суп был со вкусом отчаяния.
Высокое солнце мягко ласкало мою кожу сквозь тонкую ткань, служившую занавесом в теплую погоду. Я как раз пила кофе, подперев голову рукой, когда во двор заглянула бабка Маланка.
– Дочка, ты-то мне и нужна! В городе сегодня будешь? Уважь, запор у нас четвертый день.
– Сочувствую. Нелли говорит, запор хорошо свекольным листом…
Спохватившись, что меня могут не так понять, я добавила:
– Просто слышала, как она кого-то по телефону консультировала.
Бабка замахала руками:
– Да не у меня, у козы моей. У Лушки. У нас там в центре ветаптека есть, купи слабительное…
– Для козы?
– Нет, там для коровы, но я обычно порцию меньше даю. У моей Лушки такое не впервой. Как вздует ее… Ветеринар говорил, какой-то заворот кишок, что ли. Купи, будь другом.
– Может, я вас до города подкину, а там вы сами…
– Я к подруге на юбилей собираюсь, а она в соседней деревне. В городе редко бываю. Просила племяшку, а у той голова пустая. Только кавалеры на уме… Выручишь?
Я обреченно выдохнула, представив себе, как объясняю аптекарше, зачем мне лекарство для коровы.
Едва Маланка скрылась с глаз, рядом нарисовался Дубровский с чашечкой кофе.
– Какие планы на вечер?
– Надо помочь козе облегчиться.
– Кажется, твоя жизнь опять очень насыщенна событиями…
– Жизнь набрасывается на людей, как бешеный верблюд, – вздохнула я и пояснила: – Так гласит арабская пословица. Пожалуй, сложно придумать более трагипоэтическое описание происходящего со мной. Но тебя это не касается.
– Ты думаешь, я мерзавец, который помешался на почве денег?
– Всех можно купить и продать.
– И тебя? – усмехнулся Дубровский.
– Меня нет. Я, если ты заметил, крайне мало завишу от денег. И очень сильно презираю тех, кто мыслит двойными стандартами. Нельзя остаться чистеньким, занимаясь грязными делами.
– Разницы нет никакой между правдой и ложью. Если, конечно, и ту и другую раздеть, – напел Дубровский бессмертные строки Высоцкого.
– Ну, если разницы нет, так и воевал бы на стороне правды! Чего тебе стоит?
– Уговорила, поехали воевать. Мне кажется, тебе нужна моя помощь.
– Нет, – покачала я головой. – Больше я на твои байки не куплюсь… Агния думает, ты ничего не знаешь о картине, так что можешь дальше продолжать строить из себя влюбленного телохранителя. Или постельничего. Авось удастся отвоевать у ее родни часть наследства. Я верю в тебя.
– Да мне сто лет не нужна эта Агния. Пусть даже со всеми деньгами мира.
– Она будет для тебя хорошим прикрытием. Оставайся в образе Александра, женись на Агнии, возьми ее фамилию. Авось и доживешь до седин. Так что пишите письма мелким почерком. Хотя ты вроде письма не пишешь…
– Если ты не получала от меня писем, это не означает, что я их не писал, – в досаде покачал Дубровский головой.
Пока мы обменивались колкостями, я обнаружила, что
