двух ночей, превратятся в одну.
Аффлек добавлял: «Ну, некоторые думали, что происходящее – это чистая правда, в том числе так думали даже некоторые члены съемочной группы. И это на самом деле привело к двум вещам. Это вызвало действительно хорошую реакцию некоторых людей и создало неподдельное возбуждение на площадке, в котором мы нуждались. Некоторых это ввергло в смятение. В игру вступили настоящие эмоции. Никто не обиделся, так как всем рассказали, что происходит на самом деле, но, честно говоря, Хоакин временами был столь правдоподобен и столь предан роли, что люди были сбиты с толку. И моя работа заключалась в том, чтобы спровоцировать, удержать или подавить это замешательство, когда того требовала снимаемая сцена. Это создавало еще большую путаницу. Но она также была частью перформанса, потому что в известной степени фильм был посвящен отношениям главного героя с людьми, снимающими о нем фильм».
За пятнадцать лет до этого Аффлек звонил в таблоиды и сообщал, где они собираются провести постановочную драку. Но тогда это никого не волновало, и несколько фальшивых боев не привлекли никакого внимания.
Хоакин говорил прессе: «Кейси собирался выступать перед СМИ по поводу одного фильма и хотел быть на интервью с бородой, а они ему не дали. А недавно я увидел фотографию себя с бородой, и, надо же, это была борода, которую Кейси пытался отрастить пятнадцать лет назад, а теперь он наконец получил ее в этом фильме. Если вспомнить все двадцать лет нашего знакомства, все вещи, о которых мы говорили, все, к чему мы стремились, то нам всегда хотелось снять фильм друг с другом и с нашими друзьями. Чтобы был способ это сделать – без 150 человек, грима и причесок».
«И у нас был Ларри, художник-поставщик, который занимается спецэффектами и реквизитом; он работал над фильмами и делал все эти вещи, поэтому мы знаем, что он все это умеет. И у него были отличные идеи по оформлению дома и студии и по расклейке плакатов, и поэтому мы просто поняли, что у нас есть друзья, с которыми мы можем сделать все так, как нам того хочется; так что вообще-то процесс создания этого фильма длился двадцать лет».
Аффлек добавлял: «Хоакин дал концерт в Майами. Толпа нацепила поддельные бороды и держала наготове камеры сотовых телефонов. Они хотели, чтобы он показал себя дураком. Они хотели видеть того Хоакина, который выставил себя на посмешище у Леттермана. Когда Хоакин спрыгнул со сцены к хеклеру, этим хеклером был, между прочим, великий актер Эдди Роус. Он действительно хороший актер. Для фильма мы снимали его больше, но что-то пришлось вырезать. Так или иначе, Хоакин спрыгнул со сцены после одной песни. Его падение в бездну свершилось. А потом они начали его подбадривать. Они скандировали его имя. Толпа очень ожила. Этот клуб гудел в течение нескольких часов. Они были в восторге, словно под наркотой, а потом все прошло, и они стали безучастны».
Даже сцена в начале фильма, выданная за домашнюю съемку детей Фениксов, купающихся в Панаме под присмотром отца, на самом деле снималась с участием актеров на Гавайях, а затем качество изображения было специально ухудшено, чтобы сымитировать старую запись.
Хотя фильм не отражал реальность, Хоакин был поглощен работой над ним в течение двух лет, и за это время в его уме могло укорениться нечто саморазрушительное. Возможно, фильм обеспечил Хоакину ощущение, что все под контролем, и при этом позволил ему не заботиться о вещах, которые не имели для него значения. Конечно, имело место и обостренное чувство параной, но понимание того, что за тобой наблюдают, должно было иметь определенную привлекательность. Хоакин разгуливал по дому, убежденный, что Аффлек его снимает. Однажды он произнес двухчасовой монолог, не подозревая, что камера в это время не работала.
Пошутить в кругу друзей – это одно, однако непросто выдержать два года. Но наверняка было просто замечательно высказать то, что хочется, превратив это высказывание в документальный фильм.
Как сказал Уайнер, величайшим даром Хоакина является его уязвимость. Казалось, Хоакин не только ее чувствовал, но и использовал ее в своих целях. Это самое большое достоинство фильма Я все еще здесь: актер, полностью сознающий, кем он является и что может сойти ему с рук.
Наиболее доброжелательные рецензии на фильм вышли в Великобритании, но в целом все отзывы так или иначе соглашались с враждебной реакцией американских критиков. Роджер Эберт назвал картину «печальным и болезненным» документальным фильмом.
Газета New York Daily News заявляла: «Это настолько утомительное, грязное месиво, что не стоит даже обсуждать его как вариант документального фильма о Бобе Дилане Не оглядывайся или как размышление о неряшливом полусумасшествии… Все это бессмысленно и отвратительно».
The New York Times назвала фильм «невозмутимой сатирой». При этом газета USA Today выразила мнение многих американских критиков: «Будем надеяться, что Я все еще здесь… это обман или какая-то разновидность кинематографического перформанса. В противном случае перед нами лишь докучливый, спекулятивный и подозрительно вуайеристский фильм. И будь он правдой или дурачеством, он не особенно удался. Скучно смотреть даже на самые странные и чрезмерные мучения Феникса».
Критик из Washington Post просто спрашивал: «Нас всех накололи? Что ж, может быть. Если весь фильм – инсценировка, то он достоин “Оскара”».
Газета The Guardian писала: «Является ли этот фильм подлинным упражнением в синема верите[38], безжалостно фиксирующем эпизоды публичной и частной жизни очень неуравновешенного человека, не способного справиться со своей работой? В конце концов, у Феникса было сложное детство в семье кочующих хиппи, членов религиозного культа, пятеро детей которых обеспечивали семье существование, выступая во время их переездов на улицах Северной и Южной Америки. Он дважды бросал актерскую работу – незадолго до и после нашумевшей смерти своего [старшего] брата Ривера Феникса. А, может быть, Я все еще здесь – это блестяще инсценированный, хотя и вызывающий смущение псевдодокументальный фильм, критикующий культ знаменитостей, средства массовой информации и легковерную публику?»
Аффлек объяснял враждебную реакцию критиков и любителей кино их непониманием того, что в фильме правда, а что нет. Над ними шутили, и они не были этому рады. Когда он, наконец, признал, что все это было игрой, он обошел слово «обман» и просто сказал: «Мы хотели создать атмосферу. Вы верите в реальность происходящего. Было много дублей, они были постановочными».
Аффлек сказал Джею Лено: «Между прочим, я никогда [не получал звонков обеспокоенных людей].
«После выхода фильма, критики любили говорить: «Это безумно, это неприятно, это болезненно, и мы вынуждены за него переживать», но пока все это происходило, люди были рады просто над ним посмеяться».
Он добавлял:
