мать.
– Полегче, – тихо сказала Салли.
Сайлас молча наблюдал за нами.
Джо зло покосился на нее, но на время оторвался от бутылки. Он сжимал ее в руках, сидя со скрещенными ногами под полным рычагов и кнопок пультом, словно маленький мальчик. И смотрел на меня. В глубине его глаз что-то искрило и шипело, заставляя меня нервничать.
– На что ты пялишься, – сказал он.
– Не знаю. – Мне не хотелось с ним ссориться. Перед моим внутренним взором до сих пор проигрывалась бойня, вонь крови все еще гнездилась у меня в носу. Все это было слишком невыносимым. Слишком большим. От одной мысли о новом конфликте мне хотелось упасть. «Пожалуйста, перестань, – подумала я. – Пожалуйста, пожалуйста, перестань».
– Не знаешь? А в Нью-Галвестоне у тебя на любой чих было мнение. Что с тобой стряслось?
– Джо, – сказала Салли. В ее голосе слышалось предупреждение.
– Нет, Салли. Нет. Тебя там не было. Ты не слышала, как она меня называла, чем она мне грозила. Она собиралась добиться, чтобы меня повесили, понимаешь? Повесили! И она не шутила! – Он сделал еще несколько яростных глотков. – Она такая надменная, эта соплячка. Такая принцесса. А на самом деле она сраное чудовище.
– Пожалуйста, перестань, – взмолилась я. Шепотом – иначе не получилось.
– Достаточно, – сказал Сайлас.
– А ты заткнись. У тебя нет права голоса. Ты хотел ее там оставить.
– Да, хотел. Но только потому, что служу идее, которая больше меня самого. Я должен доставить Пибоди на Землю. А потом доставить на Землю всех нас. Сделать то, что должен был сделать ты, Джо, но не сделал, потому что у тебя кишка тонка. Потому что ты служишь только собственной трусливой шкуре. – Он перевел взгляд на меня, продолжая обращаться к Джо. – Возможно, она никогда меня за это не простит, но я тебе гарантирую – она меня понимает.
Джо снова отхлебнул виски и продолжил перечислять свои невзгоды, как будто Сайлас ничего и не говорил:
– И вот теперь за мной гоняются боевые Автоматы, я застрял в какой-то чертовой древней жестянке, возвращаюсь в город, полный людей, которые меня ненавидят, и меня чуть не застрелили… – Было очевидно, что он мог бы продолжить, но его захлестнули чувства. Джо отставил бутылку, натянул полу куртки и снова осмотрел простреленную в ней дыру. Пуля, должно быть, разминулась с ним всего на сантиметр. Джо просунул в дыру палец; у него тряслись руки.
Салли зажгла новую сигарету, не сводя с него взгляда.
– Джо, – сказала она тихо. – Ложись спать.
– Мне могли всадить пулю в живот, – снова заговорил он. – Ты когда-нибудь видела, как это бывает?
– Так уж получилось, что да. Пуля прошла близко, но ты цел. В отличие от многих других. Ты должен об этом забыть.
Джо сделал очередной глоток. На этот раз поменьше; похоже, ярость оставила его. Он понуро посмотрел на меня, и я с удивлением заметила, что глаза его покрыты слезной изморозью.
– Я всего этого не хотел, – сказал Джо. После чего лег и повернулся к нам спиной, натянув одеяло до шеи. В правой руке он сжимал бутылку, плечи его дрожали. Он подавил всхлип: трудный звук, которого он стыдился и который хотел скрыть.
Салли присела рядом с ним. Джо положил голову ей на колени, и она стала гладить его по волосам, будто утешающая ребенка мать. Мне хотелось отвернуться, но я была не в силах это сделать. И продолжала смотреть с тяжестью на сердце. Внутри у меня все болело.
Салли продолжала гладить его, даже когда стало ясно, что Джо уснул; дым ее сигареты закручивался у него над головой. Не глядя на меня, она сказала:
– Отнесись к нему с пониманием. Тишина людей как только не поломала. Все, что в нас было плохого, стало только хуже.
Стоило мне услышать из ее уст это слово – «Тишина», – и я вспомнила, что у Салли была жизнь и до нее. Эта вроде бы очевидная мысль стала для меня откровением. Я всегда воспринимала Салли как порождение Марса, такую же часть его ландшафта и экологии, как бури, которые налетали на нас каждую пару лет, или странные насекомые, вылуплявшиеся в сезон дождей и умиравшие, когда планета высыхала. То, что у Салли до прилета сюда была жизнь на Земле, почему-то казалось невозможным.
– Сколько лет тебе было, когда ты сюда прилетела? – спросила я. Хоть речь и шла о ее жизни, этот вопрос заставил меня почувствовать себя уязвимой. Но мне казалось, что правила изменились; барьеры не то чтобы рухнули, но временно сделались проницаемыми.
Салли прищурилась на меня сквозь дым. И, прежде чем решила ответить, еще раз затянулась сигаретой.
– Что-то около двадцати. Я прилетела, когда Нью-Галвестон был не более чем блестящей идеей. Планы на него строились огромные.
– А чем ты занималась на Земле?
– Какая тебе разница?
Я смущенно опустила взгляд.
– Не знаю. Я решила попробовать быть вежливой.
Салли издала фыркающий смешок и продемонстрировала мне все свои гнилые зубы.
– Кажется, спасения бегством идут тебе на пользу, девочка. – Она затушила докуренную сигарету и достала следующую. – Я работала на семейной ферме. Мы были бедными. В школе я не училась. Нашла себе милого старикана, вышла за него и собиралась уже работать на его ферме, заниматься той же самой ерундой, которой занималась с детства, когда возникла идея полететь на Марс. Впервые за всю мою жизнь кому-то из внешнего мира понадобились люди вроде меня. Суровые люди, готовые к суровой работе. Впервые я подумала, что смогу стать частью чего-то важного.
Я была слишком занята попытками осмыслить тот факт, что Салли Милквуд была замужем, чтобы заметить грусть в ее голосе.
– А где твой муж? – спросила я.
– Умер. Красная чахотка.
Она сказала это буднично, словно речь шла о симпатичном ей псе. Было легко представить жизнь, которая за этим последовала, отчаянную борьбу за выживание в мире, не созданном для бедных вдов.
– Мне жаль, – сказала я.
– С тем же успехом можно жалеть заходящее солнце. Так уж устроена жизнь.
Подтверждением ее словам были два десятка мертвецов, которых мы оставили позади. И моя мать, а с ней, возможно, и все население Земли. А еще – тот злосчастный мертвый шахтер, истекавший кровью у ног моего отца.
– У меня были фургон и хороший мул. Я взялась перевозить товары, потому что научилась этому еще дома. Я торговала со всеми подряд и продавала что угодно, включая самогонку Шенков. Так и познакомилась с Джо. У Джо есть слабость – возможно, их у него слишком много, – но он мой
