— Но ведь вы хотели меня увидеть? И даже хотели мнечто-то сказать? — Странный человек поднял голову и посмотрел на Надеждушироко раскрытыми все видящими глазами.
От этого взгляда она смешалась и ответила честно:
— Я хотела понять, зачем вы все это сделали, зачемубили столько ни в чем не повинных людей.
— Вы уверены, что они ни в чем не повинны? И выуверены, что я имею к этому отношение? — вежливо спросил маг.
— Уверена, и даже знаю, в какое слово складываютсябуквы. Ваша цель — Павел Власов! — выбросила Надежда свою козырную карту.
Маг поднял на нее глаза, во взгляде его появился интерес.
— Вы еще умнее, чем я думал, — произнес онтихо, — вы значительно умнее! Но я вызвал вас затем, чтобы объяснить, чтовы ничего не сможете сделать..
С этими словами он поднял руку и протянул ее к беззащитнойопрокинутой навзничь лягушке. Необычайно длинным и острым ногтем мизинца онкоснулся белого нежного лягушачьего живота, и Надежда вздрогнула от пронзившейее тело острой ледяной боли.
В глазах у нее потемнело, она приоткрыла рот, хватаяскудеющий, казалось, лишенный кислорода воздух. Боль немного отпустила.
Снова несуществующий ветер качнул пламя свечей и ламп, истранный терпкий запах стал еще сильнее, он стал почти осязаемым, почтинепереносимым.
Надежда перевела дух и поднесла руку к колотившемуся сердцу.
— Я прочитала ваше послание, — началаНадежда. — Зачем же вы тогда его составляли, если не хотели, чтобы егокто-то читал… — Она растерянно замолчала.
О каком послании она говорит? В затылке у нее возникла тупаяпульсирующая боль. Что она хотела сказать? Пытаясь собрать воедино ускользающиемысли. Надежда удивленно оглянулась по сторонам. Что за странная комната? Такаябольшая, такая темная… И эти зеркала, они делают комнату еще больше, искажаяразмеры и форму помещения. И этот странный свет, и запах, томительный пряныйзапах, вызывающий смутное, тоскливое беспокойство.., и что это за человек сидитна коврике в глубине комнаты, скрестив ноги?
Худощавый мужчина с наголо выбритым черепом внимательносмотрел прямо в глаза Надежде своими темными, глубокими, выразительнымиглазами.
— Так что вы мне хотели сказать, НадеждаНиколаевна? — спросил он мягким обволакивающим голосом.
— Мы.., знакомы? — спросила Надежда, испытываячувство неловкости: этот человек называет ее по имени-отчеству, значит, онизнакомы, а она совершенно не может вспомнить, кто он такой.
— Это не важно, — мягко ответил он, —возможно, что мы знакомы, а возможно, и нет, вас не должно это беспокоить… КарлИванович, проводите гостью! — последнюю фразу хозяин произнес чуть громче,и тут же на пороге комнаты возник маленький уродливый человечек с полудетским-полустарческимлицом.
К его лысому, блестящему в свете колеблющегося пламеничерепу были приклеены реденькие светлые волосики. Надежде показалось, что онакогда-то уже видела этого уродца…
Карлик взглянул на нее хитрыми маленькими глазками и пропищал:
— Пойдемте, я покажу вам дорогу, — и тут жезатопал ножками по коридору.
Надежда пошла за ним в чрезвычайной растерянности. Ей былонеловко оттого, что она не может вспомнить, как она очутилась в этой страннойтемной квартире… И еще эта пульсирующая боль в затылке, и запах, пряныйбеспокойный запах…
Она пошла за уродцем по темному извилистому коридору, вышлана лестничную площадку, Карл Иванович захлопнул за ней дверь. с тяжелым звоном,и от этого звона Надежда очнулась в поезде метро. Она посидела немного,очухиваясь и столкнулась взглядом с мужчиной напротив.
— Сейчас «Озерки» будут! — ответил он, недожидаясь ее вопроса, и добавил, смеясь:
— Ну вы и спать!
— Спасибо, — пробормотала Надежда и оченьсконфуженная, направилась к выходу, потому что «Озерки» — это ее роднаяостановка.
Подумать только, заснуть в метро! Никогда с ней не случалосьничего подобного, иногда и хочется заснуть, да не в силах, уже такой у Надеждыорганизм. Да еще такой сон. Неужели это был сон? Надежда ясно представила себечеловека с бритым черепом, и странную комнату, как наяву ощутила пряный запах…Ведь она точно помнит, что вышла из метро на «Петроградской»!
Уже на эскалаторе Надежда посмотрела на свои наручные часы.Она вспомнила, что из квартиры Димы вышла в тридцать пять минут седьмого. Асейчас на ее часиках было без двадцати восемь. Значит, она действительно простозаснула в метро и ей приснились чудеса, потому что ни в какое другое место онабы просто не успела. Тут времени только-только дойти от Димкиного дома до «Московскихворот», да чистой езды пятьдесят минут.
Итого получается час, остается только пять минут, за пятьминут она не успела бы выйти на «Петроградской», найти дом, поговорить состранным человеком и вернуться обратно.
Стареете, Надежда Николаевна, скоро остановки будетепросыпать! А все оттого, что голову всякой ерундой загружаете, вместо того,чтобы за домом, смотреть. Небось муж и кот дома голодные сидят.
Осознав полностью эту ужасную мысль, Надежда припустиладомой что было духу и только уже у самого дома сообразила, что замерзли руки.На бегу она сунулась в сумку за перчатками и к своему глубокому огорчениюобнаружила, что перчатка — всего одна. Она огорчилась и подумала, что выронилаее в метро, когда спала. Перчатка была новая, кожаная, но не очень дорогая, такчто Надежда решила не расстраиваться по пустякам.
* * *
Полина Васильевна Багун открыла дверь и увидела на порогеПавла Власова. Это зрелище не доставило ей удовольствия — первого своего зятяона очень не любила.
— Здравствуйте, Полина Васильевна. — Павелпостарался вложить в свой голос побольше скорбного смирения.
— Как же это ты — и без охраны? — осведомиласьпожилая женщина, недобро сверкнув глазами. — Или на лестнице оставил?
— На лестнице, — стушевался Павел. — А вот вызря сразу, не спрашивая, открываете — мало ли кто войти может!
— Ну вот и вошел. А мне теперь бояться нечего, я ужевсе, что могла, потеряла.
— Я глубоко соболезную вам. Я ведь тоже был к Аленеочень привязан.
— Это ты, зятек, можешь на публике такраспинаться, — прервала его Полина Васильевна, — а я-то все про твоюпривязанность знаю… Знаю, зачем ты приехал. Интересуешься, где синяя папочканаходится? Боишься, что теперь, после смерти Алены, кто-то тому давнему делуможет ход дать?
— Что вы, зачем вы такое говорите! — возмущениеВласова выглядело вполне натурально, да и скорбные интонации в его голосе былидостаточно достоверные. — Вы никогда меня не любили, я знаю, но не будетеспорить — к Алене я относился с уважением, помогал ей в меру своихвозможностей. Ведь и карьеру на телевидении она сделала не без моей поддержки…
