комитета, — говорит Джейсон Петтит, когда она ставит перед ним его чашку.
Времени прошло совсем не много, а он уже вновь превратился в брюзгу. «Человек в принципе не может долго скрывать свое истинное „я“», — думает Мерседес.
— Разве Брюс не входил в комитет в этом году? — спрашивает Татьяна, все поднимают глаза на балкон и смеются.
— Думаю, он бы подтвердил, — говорит на это Мэтью, — что ему наплевать, кто сосет, лишь бы старательно.
Раздается новый раскат хохота.
Так или иначе, но они только об этом и говорят. О деньгах и сексе, о сексе и деньгах. Если бы читатели глянцевых журналов только знали, что это за публика. Когда она сквозь ресницы смотрит на принца, то гадает, были ли давно разрушенные королевские дворы Европы такими же.
Как же он собой доволен. Будто и правда заслужил, чтобы у него на коленях сидела эта обольстительная нимфетка, будто это его личный магнетизм приманил ее сюда. Мерседес так и подмывает уйти, оставив их самих со всем этим разбираться, просто чтобы получить удовольствие, увидев, как каждый из них попадет в расставленную Мидом ловушку.
Но среди них есть девушка, которая даже не догадывается, как далеко все это может зайти. И Мерседес не может этого допустить. Она знает: если с девочкой что-то случится, для нее это будет то же самое, что убить ее собственными руками.
В комнате наверху все стихло. Она берет отставленный принцем пустой бокал, ставит перед ним новую пепельницу и идет дальше. Мэтью Мид грузно поворачивается в кресле, щурит глаза и смотрит на девочек у бассейна. Надо полагать, выбирает. Скорее всего, они обе знают, что одну из них сегодня вечером он заберет себе. «Интересно, а что они чувствуют, пока так мило улыбаются? Страх? Или уже безразличие?»
Дверь гостиной отъезжает в сторону, и на пороге, напоказ заправляя в брюки рубашку, появляется Брюс Фэншоу.
— Ага! — встречает его возгласом Татьяна. — Вот и наш воитель вернулся!
Шагая по внутреннему дворику, он напоминает обезьяну. Он уже успел воспользоваться спортзалом с видом на океан, и его перекачанное тело — бедра, от которых натягиваются штанины, выпирающий из-под рубашки торс и похожая на баобаб шея — указывает, что ходит он туда ежедневно.
— Поразвлекся? — спрашивает Татьяна с таким видом, будто он отошел перекусить пиццей.
Он изобразил рукой жест «так себе».
— Та еще плакса. Плесни-ка мне виски, радость моя. Скотч. Односолодовый. С горой льда.
— Будет сделано, сэр, — говорит Мерседес, идет в дом и слышит, как он бросается на диван из ротанга и скулит: «Плак-плак у-у-у-у!»
Она слышит взрыв их хохота.
Пауло стоит под портиком на часах, молча наблюдает. Не упускает ни единой детали.
— Ты как? — говорит она.
— Ни минуты покоя, — отвечает он.
— Когда заканчивается твоя смена?
— Не раньше шести.
— О господи.
— Так мне за это и платят. Хотя его телохранитель тот еще бюрократ: отработал свои двенадцать часов и ни минутой больше.
Она сочувственно цокает.
— Перед тем как уйду, принесу тебе кофе.
— Спасибо, — отвечает он.
— Может, заодно и поесть?
— Не стоит, у тебя и без меня дел полно.
— Принесу тебе сэндвич, заверну в бумагу, чтобы ты мог съесть его, когда будет удобно.
Пауло широко улыбается. Ничто не расположит его к тебе так, как еда. * * *
Она идет на крышу снять белье. Поздним вечером это делать лучше всего — оно уже сухое, а ветер, несущий песок из Сахары, еще не поднялся. Как правило, ей нравится эта работа. Обычно это последнее, что нужно сделать. Наверху прохладно, с моря дует легкий бриз, голоса пассажиров яхт стихают до далекого бормотания.
Простыни высохли. Растянуты на крыше в пять рядов, по три в каждом, у первого из которых она ставит корзину для белья. Начинает снимать прищепки.
Кашель из-за парапета со стороны дороги.
Замерев на месте, Мерседес вглядывается во мрак. Там кто-то есть — свернулся калачиком, будто плод в материнской утробе.
— Кто тут? — зовет она.
Без ответа.
Положив прищепки, Мерседес ныряет под простыню и подходит ближе.
Это Кудряшка Джемма. Та, которая выглядит так, будто у нее только недавно выросла грудь. Обхватила ручками-палочками палочки-ножки и уперлась в колени подбородком. Похоже, даже не замечает, что рядом кто-то есть.
— Эй, Джемма! С тобой все хорошо?
Девушка медленно-медленно поднимает голову и смотрит на нее. Она плакала. Лицо посерело, макияж потек.
— Ты в порядке?
Она опять кашляет и говорит:
— Простите... У меня, похоже, приступ астмы.
В голове Мерседес проносятся мысли. Может, она что-нибудь приняла? Может, ей что-то дали? Вид у нее просто ужасный.
— Хотела подышать свежим воздухом, — говорит девушка, дыша со свистом, но при этом как-то умудряясь засмеяться, — а ингалятор оставила внизу. Иронично, не правда ли?
Мерседес подходит еще ближе и говорит:
— Я тебе его сейчас принесу.
Джемму до такой степени удивляет это проявление доброты, что душу Мерседес тут же заполняет печаль. Неужели к тебе никогда и никто не был добр? Бедный ребенок. Дело в этом? В твоей жизни было так мало любви, что ты посчитала это… такую жизнь… нормальной?
— Правда?
— Ну конечно же. Где ты его оставила?
— В сумочке, — отвечает она, — у бассейна. На голубом столике. Такая маленькая, в виде пирамидки… — она судорожно глотает воздух, — с пайетками.
— Хорошо, — говорит Мерседес, — жди здесь.
Как будто ей есть куда идти.
Из холла доносится глубокий утробный смех, больше похожий на рык, и игривый девичий вскрик. Она замирает наверху лестницы, размышляя о том, куда бы деться. Когда они направляются наверх со своей жертвой, им не нравится, если рядом болтаются слуги. Должно быть, видят свое отражение в их глазах, каким бы бесстрастным ни было их выражение.
— Однако ты гораздо тяжелее, чем кажешься! — восклицает мужчина.
Принц.
— Секундочку. Сейчас я тебя…
Снова вскрик. На этот раз настоящий. Грохот, глухой удар, женский стон. Мерседес выглядывает из-за перил. На мраморном полу лежит Ханна, над которой, сдавленно фыркая, стоит принц. Хихикает. Визгливый смех школьника. Мерседес принимает решение и спешит вниз.
Одновременно с ней в вестибюле появляется Пауло и тут же бросается к девушке.
— Упс! — произносит принц. — Переоценил собственные силы.
Ханне, похоже, не на шутку больно. Она сжимает руку, изо всех сил стараясь не плакать. Пауло опускается рядом с ней и просит ее показать. У него за плечами медицинская подготовка. Кто бы сомневался.
Девушка сердито взглядывает на принца, из ее глаз вот-вот брызнут слезы.
— Я же говорила не брать меня на руки! — кричит она. — Смотри, что ты натворил!
— Ханна! — раздается хлесткий окрик Татьяны. — Да как ты смеешь разговаривать в таком тоне с нашими гостями?
О господи. Мерседес огибает их всех стороной. Мужчины на диванах на улице продолжают пить, не обращая внимания на происходящее.
— Но он же меня уронил! — воет Ханна, а когда Пауло поднимает ее на ноги, кривится, стискивает зубы и со свистом втягивает в себя воздух. — Ай! Чертов проклятый...
— Мне ужасно жаль, — говорит Татьяна, повернувшись к гостю. — Поверить не могу...
Мерседес выходит на улицу. Воздух у бассейна провонял сигарами, выпивкой и тестостероном. Вей-Чень с Сарой так и сидят
