на краю, опустив в воду ноги, таращась в пустоту. «Господи, — думает она, — да на ваших глазах человека зарежут, а вы и не двинетесь».
Как и сказала Джемма, сумка лежит на столике рядом с мраморной нимфой. Мерседес беззвучно скользит к ней, радуясь, что довела до совершенства искусство оставаться незамеченной. По ходу слегка улыбается девушкам и прикладывает к губам палец.
— На перелом не похоже, — говорит Пауло, — так, небольшое растяжение. Приложить лед, дать ибупрофен, отправить спать — и будет полный порядок.
— Ну вот... — произносит принц с видом раскормленного мальчугана, у которого отняли пончик.
Пауло резко вскидывает на него глаза, но тут же стремительно отводит взгляд.
— Хотя бы к завтрашнему дню ей станет лучше? — спрашивает Татьяна.
Он опять поднимает глаза, на этот раз гораздо медленнее.
— Надеюсь. С парой обезболивающих точно будет в форме.
— А что теперь делать мне? — спрашивает принц.
— Вей-Чень! — орет Татьяна. — Иди сюда!
Джемме стало хуже. Теперь она действительно задыхается, как выброшенная на берег рыба, втянув голову в плечи и широко разинув рот. Мерседес впихивает сумку ей в руки. Девушка достает ингалятор, сует его в рот и нажимает. Шипение. Тишина. Из груди девушки со свистом вырывается воздух, плечи опадают, она откидывается на парапет и закрывает глаза.
Современная медицина. Настоящее чудо. И как они обходились без нее раньше?
— Спасибо, — говорит Джемма.
— Не за что, — отвечает Мерседес, достает из кармана передника холодную бутылочку воды «Фуджи». Девушка осушает ее в три глотка, щеки у нее начинают розоветь. — Как ты?
Джемма кивает. Не особо уверенно.
— Я в порядке. Все это чуть серьезнее, чем я ожидала.
— Ничего, скоро все закончится, — успокаивает ее Мерседес. Хотя знает, что «скоро» — это непостижимый отрезок времени, который может тянуться вечность. — Не успеешь и глазом моргнуть, как вновь окажешься в Лондоне.
Девушка долго ничего не отвечает, потом жалобно произносит:
— И что потом?
«А мне почем знать? — раздраженно думает Мерседес. — Я не Бог».
Но только утешительно поглаживает ее по руке и забирает пустую бутылку.
— Я так скучаю по маме, — говорит Джемма.
— Мне жаль, — говорит Мерседес, не зная, что добавить еще.
Вполне возможно, что мать умерла. Она не может себе представить, что за человек может бросить свою дочь в таком юном возрасте. Уж точно не тот, кто заслуживал бы ее возвращения.
Она берет из хлебницы foqqaxia, накладывает в нее scamorza и ветчину, разогревает пару минут в микроволновке и относит Пауло. Зайдя в холл, слышит шорох шагов. Она скрывается в тенях под лестницей, чтобы не путаться под ногами. Это Мэтью, багровые ноги в черных резиновых шлепках, за которым тащится безутешная Сара. Рядом с ним девушка кажется совсем крохотной. «Наверняка ощущение такое, будто на тебя свалился шкаф, — думает Мерседес. — Удивительно, что у девочек кости остаются целы после таких выходных».
Сквозь открытую дверь sala слышны жалобы Джейсона Петтита.
— Я думал, она достанется нам, — стенает он.
— Ну что ж, тебе придется довольствоваться мной, — раздраженно бросает ему Татьяна.
— А что случилось с другой? Думаешь, она уже приняла ванну? Как насчет нее?
— Да заткнись ты, Джейсон! — срывается Татьяна.
Мерседес догадывается, что поездка Татьяны не соответствует ее ожиданиям.
Пауло мрачно стоит в тени жакаранды. Он берет бутерброд и кофе, яростно набрасывается на еду и спрашивает:
— Все нормально?
— Сам знаешь. — Она пожимает плечами.
Он задумчиво жует.
— У меня старшая на четыре года младше этих девчонок, — произносит он. — И эта мысль никак не дает мне покоя. Ее начинает интересовать косметика, шмотки и мальчики.
Мерседес ждет. Он откусывает еще кусок и с тяжелым вздохом продолжает:
— Мне пора с этим заканчивать. Я чувствую, что все больше превращаюсь в сурового папашу. В прошлый приезд понял, что кричу на нее, чтобы она стерла с лица всю эту дрянь. Они ведь не знают, правда? Понятия не имеют, каковы мужчины.
— Не все, — отвечает она, удивляясь, что оказалась по ту сторону баррикад. Они поменялись ролями.
Он резко кивает.
— Да. Ты права. Видишь. Эта работа искажает перспективу. Нельзя без конца закрывать глаза и вместе с этим сохранить душу, так?
— Нет, нельзя, — отвечает она, задумчиво глядя на него.
Остров
Август 1985 года
36
— Мерседес! Jala, глянь! Так она называется — «Мерседес»!
Неделю назад паром доставил новую машину Мэтью Мида — черную, блестящую, с тонированными стеклами, чтобы нельзя было заглянуть внутрь. И сейчас она здесь, приехала отвезти их на новоселье. Все женщины семейства Делиа выстроились в ряд в роскошных нарядах с чужого плеча. Мерседес не стала рассказывать, что на них одежда покойницы, впрочем, они и не спрашивали, но выглядят все прекрасно. Ларисса в шелковом платье на запах винного цвета (под него она целомудренно надела комбинацию, дабы предотвратить непредвиденные казусы, но все равно выглядит элегантной и соблазнительной) и Донателла в белом, как ангел, — в платье слишком коротком для solteronas: приталенный корсаж и юбка, развевающаяся на бедрах, как у фигуристки. Мерседес надела свое розовое платье, а сестра нанесла немного коричневых теней на ее веки, чуть поработала кисточкой с тушью над ресницами и подчеркнула розовым скулы, благодаря чему Мерседес впервые в жизни чувствует себя взрослой.
— Думаешь, машину и правда назвали по имени нашей девочки? — спрашивает Ларисса.
Ее родители — сущие дети. Искренни и непосредственны во всем, чего не знают. «Они крестьяне...» — думает Мерседес с заоблачных высот своего летнего рабства. И тут же чувствует жгучий стыд, потому как и сама впервые проехалась на машине лишь пару недель назад, хотя сейчас ей кажется, что с тех пор прошла целая вечность. Но не может сдержать протяжные нотки превосходства в своем тоне. Слава богу, что через три дня Татьяна возвращается в Англию, в интернат. Мерседес прекрасно понимает, что разлагается в ее обществе.
— Это название бренда, только и всего, — объясняет она. — Так же как «Гаджия» ну или... — Девочка копается в голове, вспоминает их новый телевизор в sala и добавляет: — Ну или «Самсунг». Машины не называют, как яхты. У них нет имен, просто марки.
— Думаю, ты права, — отвечает на это Донателла, — в противном случае она бы называлась «Принцессой Мерседес».
Они покатываются со смеху.
Они все в приподнятом настроении. Серджио — потому что его включили в список гостей наряду с самыми могущественными жителями острова. Ларисса — потому что неделями наблюдала, как выгружали мебель с прочей утварью для «Каса Амарилья», и теперь сгорает от любопытства. Донателла — потому что там будут напитки, бассейн и, как ей говорили, качели над самым утесом, к тому же у нее наконец есть возможность надеть это платье, не вызвав волны негодования. А Мерседес — потому что ее неволя подходит к концу, а лето еще нет, так что после школы можно будет побегать со старыми друзьями по полям и броситься в океан, чего она ждет не дождется.
Расточая без конца улыбки, водитель Мэтью Мида распахивает дверцу и жестом приглашает их сесть.
Один за другим они забираются в машину. В салоне восхитительно пахнет полировкой и кожей.
— Ух ты! — восклицает Ларисса. — Ух ты, ничего себе!
Она утопает в сиденье с глазами круглыми, как у совенка. Рядом с ней располагается Серджио, и они устраиваются как паша с женой, гладя обивку сидений, будто
