Оук возвращается ко мне, и я ставлю себе на ноги тарелку с картошкой фри и наггетсами. Ложусь на его грудь, и я безумно счастлива. Оук включает телевизор и находит рождественский фильм.
– Я бы так прожила каждую минуту своей жизни, – шепчу я.
– Я могу это устроить. Ты. Я. Куча еды. Голые, – улыбается он. Подношу к его губам картошку, и он втягивает её губами, не отрывая взгляда от моих глаз.
– Ты меня соблазняешь.
– Правда? Ты уже достаточно соблазнённая, чтобы перестать есть?
Бросаю взгляд на полную тарелку и у меня сводит желудок от желания всё это съесть, но Оук наклоняется, кусая мочку моего уха.
– К чёрту еду, – рыча, убираю тарелку и заваливаю его на спину.
Он смеётся, а я целую его в губы. Его ладони скользят по моей спине, и он стискивает мои ягодицы, вырывая стон с моих губ. Его член удобно устраивается между моих ног, и я потираюсь о него.
Внезапно раздаётся стук в дверь, и мы оба замираем.
– Не останавливайся, – шепчет Оук, приподнимая бёдра.
– Оук, ты в номере? Мне чертовски нужна дружеская помощь, – раздаётся приглушённый голос Раса.
– Да он издевается, – шипит Оук. – Ни черта. Нет. Меня нет.
– Оук, серьёзно, я в дерьме. Мне нужна помощь! Открывай. Я вижу свет под твоей дверью, – Рас снова стучится.
Издаю обиженный стон и скатываюсь с Оука.
– Тебе придётся открыть. Рас не успокоится, – шепчу я.
– Не хочу. Он обосрал мне большую часть жизни. Я не обязан…
– Ну, Оук, пожалуйста, – сконудит Рас.
Приподнимаю бровь, доказывая, что я была права.
Оук зло откидывает одеяло и голым идёт к двери.
– Что? – Яростно спрашивает он.
– Оу, чёрт, прости. Я не знал, что ты не один, – шепчет Рас. Закатываю глаза и бросаю в рот картошку.
– Я на минуту. Клянусь…
– Я не впускал тебя.
– Ты голый и ты возбуждён. Ты напугаешь детей, – возмущается Рас. Так, это не по плану. Это точно не по плану.
– Бонни? – Рас таращится на меня, а я повыше натягиваю одеяло.
– Привет, – выдавливаю улыбку.
Рас смотрит то на Оука, сложившего недовольно руки на груди, то на меня.
– Прикольные шапки, – улыбается Рас. – Я рад, что вы оба здесь. В общем, у меня проблема. Я должен встретиться в баре с очень горячей цыпочкой, с которой познакомился на соревнованиях по лепке снеговиков. Что мне надеть? Это, – Рас прикладывает к себе красную рубашку, – или это?
Он показывает белую.
– Ты рехнулся, Рас? Ты портишь нам ночь из-за грёбаной рубашки? Что с тобой не так, мужик? – возмущается Оук.
– Я же не знал, что вы здесь занимаетесь непристойностями. Но я, правда, не могу выбрать. Если я надену белую, то это будет слишком официально. Если я надену красную, то она решит, что я хочу её трахнуть.
– А ты не для этого пригласил её в бар, чтобы напоить и трахнуть? – Усмехаюсь я.
– Может быть, и по этому. Но она же не должна знать, – Рас взмахивает рубашками. – Давай, Бонни, ты всегда говорила, что мне надеть. Я не могу это сделать сам.
– Эм…
– Ни одну, – перебивает меня Оук. Он подходит к своему чемодану и достаёт оттуда белую футболку и синий кардиган.
– Вот. Джинсы и это, – он передаёт одежду Расу.
– Но это не по-праздничному.
– Ты с девицей всю жизнь решил провести или трахнуть её?
– Второе.
– Тогда это. Рубашки только для особых случаев, мужик. Если ты будешь постоянно в них ходить, то для женщины это не будет чем-то особенным. Чистая психология.
– Ты думаешь, что мы зациклены на мужских рубашках? – Удивляюсь я.
– Нет, не зациклены, но вы любите что-то с чем-то ассоциировать. К примеру, я в серой футболке?
– Ты идёшь в спортзал, – говорю я.
– Я в джинсах, ботинках и футболке с какой-то надписью?
– Вечеринка.
– Я голый?
– Секс или тебе просто лень одеваться, – смеюсь я.
– О чём я и говорил. Женщины всё ассоциируют. Рубашка. Когда я надеваю рубашку, Баунти?
– Чтобы сводить меня в ресторан или на собеседование, чтобы выглядеть крутым.
– Костюм?
– На похороны. Мне даже не удалось уговорить тебя надеть его на свадьбу Скота.
– Видишь, Рас, моя теория подтверждается. Никаких рубашек до особенного случая, – улыбается победно Оук.
– Я даже никогда не задумывался о таком. Я всегда ношу рубашки…
– А когда ты в футболке, то у тебя нет чистых рубашек. Это обычно бывает в воскресенье, – произношу я, жуя картошку.
– Вау, это круто. Я запомню. Спасибо, Оук. Всё, не буду вам мешать. Нас всех ждёт шикарная ночь, – Рас подмигивает нам и выходит из номера.
Повисает минутное молчание, только телевизор работает.
– То есть ты ставил на мне опыты, Оук Хантер? – Прищуриваюсь я.
– Нет, я просто был крутым, – самодовольно улыбается он и забирается под одеяло.
– А ещё ему бы не следовало так много использовать одеколон. Это вызывает тошноту, – кривится Оук. – Теперь всё здесь им воняет, у меня даже член стал вялым.
– Ну, некоторые женщины любят, чтобы от мужчины пахло приятно, а не потом, – замечаю я.
– Мыться надо чаще и создали дезодоранты без отдушек. Это же отбивает мужской запах. У каждого он свой. К нему женщины тоже привыкают. Это их кокон.
– То есть женщины животные? – Смеюсь я.
– Вообще, люди имеют повадки животных. Когда я снимал фильм в Африке, то делал даже заметки, пока наблюдал за львами. К слову, я даже сравнил тебя со львицей. Они спят двадцать часов в день…
– Обожаю львов, – улыбаюсь я.
– Рычание льва слышно на расстоянии восемь километров. Если разозлить мужчину, то его рычание тоже можно услышать на приличном расстоянии. А если кто-то трогает территорию льва, то он бьётся насмерть. Как и мужчины. Львы эгоисты, они всё перекладывают на плечи самок, как мужчины. Они ленивы. Они предпочитают валяться на диване, пока их дама разогревает замороженную курицу.
Смеюсь от его слов и пихаю в плечо.
– Это нечестно. Смысл уметь готовить, если куча ресторанов работает навынос? И к тому же всегда можно поехать к маме, она точно накормит.
– Но сам факт мне нравится. Мы львы, Баунти.
– Ты много путешествовал, – замечаю я.
– Да, много. Я старался всегда быть в движении. Заниматься чем-то, только не думать о прошлом, понимаешь?
