хочешь, чтобы строительство частной больницы для онкобольных завершилось? И чтобы центр для брошенных деток открылся? Если будет все бесплатно или за три копейки, то ничего этого осуществить не получится, мой прелестный носик!
И он снова был прав.
А помимо этого были приемы, фуршеты, вечерники, фотосессии, вернисажи, светские рауты. Зоя не слишком их любила, а вот Андрон просто обожал и чувствовал себя на подобных мероприятиях, как рыба в воде.
– Мой прелестный носик, это крайне важно для моего, я хотел сказать, нашего с тобой Центра.
Зоя редко сопровождала Андрона, который, впрочем, перестал на этом настаивать. Оставшись одна в огромном пентхаузе, она штудировала медицинские учебники и совершенствовала свои навыки.
По настоянию Андрона она занималась так называемым олфакторным тренингом – то есть совершенствовала свое обоняние. Вернее, возможность распознать то или иное заболевание. Все это проходило за границей, на другом конце Земли, в столице Новой Зеландии, в течение недели или полутора: крайне интенсивно и крайне познавательно. Она знакомилась с запахами новых болезней, с оттенками тех, которые ей были известны, и работала, работала, работала, хотя по официальной версии они были в отпуске. Впрочем, отпуск и был – у Андрона, который встречал ее вечером, падающую с ног от усталости, брал на руки и, целуя, нес в постель.
Начав со специфических запахов отдельных заболеваний, Зоя узнала, что тяжелый металлический запах (как у родственницы Павлика) – это грыжа Шморля, запах вареной кукурузы (как у отца Павлика) – панкреатит, аромат жасмина (как у кого-то в областной больнице, где она лежала после катастрофы, во время которой погиб Антон) – желчнокаменная болезнь. Проктит пах печеным яблоком, цирроз печени – квашеной капустой, а базедова болезнь – свежеиспеченными блинами, политыми сгущенкой. У шизофрении был запах страниц старой пыльной книги, у язвы двенадцатиперстной кишки – свежескошенного сена, а у ВИЧа – только что очищенного мандарина с примесью горького миндаля.
А помимо этого, она узнала, какой запах у самоубийства. Дело было так.
Вместе с Андроном, конечно же, в статусе его помощницы, она отправилась на Рублевку на частную консультацию на дому, точнее, в данном случае, во дворце.
Или, если уже совсем точно, в замке, сумасшедшем архитектурном кроссбридинге сказочного баварского Нойшванштайна и знаменитой сталинской высотки на Котельнической набережной, в котором обитала популярная в девяностые и начале двухтысячных певица, потом более чем удачно ушедшая в музыкальный бизнес.
Подобные частные консультации всегда оплачивались по особому тарифу, и Зоя перестала уже спрашивать, сколько это стоило, потому что Андрон как-то на этот вопрос ответил:
– Мой прелестный носик, у них же денег куча! И если они отдадут небольшую часть этой гигантской кучи нам, то будет неплохо. Это ведь пойдет на пользу твоим проектам!
Возразить было нечего – без постоянной солидной финансовой подпитки все те начинания, которые находились под патронажем Зои, мгновенно бы захирели.
Их встретил то ли пятый, то ли шестой муж Великой Певицы, теперь являвшейся Великой Продюсершей, крайне приятный, с обходительными манерами, улыбчивый молодой человек, который годился супруге даже не в сыновья, а во внуки.
– Никаких отчеств, никаких обращений на вы, называйте меня Аликом, – произнес он с улыбкой. – Мамочка вас ждет!
Мамочкой он называл свою могущественную и крайне своенравную супругу.
Пока Алик вел их по замку в покои Великой Продюсерши, болтая с Андроном, которого, кажется, шапочно знал (и, как водится в подобных ситуациях, не обращая внимания на его скромную помощницу), Зоя вдруг почувствовала запах прелых ландышей.
Столь знакомый ей запах смерти.
На этот раз он был другой, с какой-то дополнительной переливчатой нотой – раньше она считала, что этот запах не имеет нюансов, но, упорно занимаясь олфакторным тренингом, убедилась, что это не так.
Далеко не так.
Да, в этом рублевском средневековом замке пахло смертью, и Зоя настроилась на худшее. Означало ли это, что Великая Продюсерша обречена?
Та, встретив их лежа в постели, протянула унизанную царскими перстнями руку и прошептала:
– Я умираю! Помогите мне, мэтр!
В будуаре удушающе пахло дорогущим дамским парфюмом, но даже он не мог перебить запах, который сразу ударил Зое в нос.
Андрон, как водится в подобных случаях, использовал весь свой щарм и талант красноречия, чтобы разговорить пациентку, которая сообщила, что у нее мигрень, рак и депрессия, отчего она вот-вот скончается.
Молодой супруг, то и дело то поправляя подушку Великой Продюсерше, покоящейся на монументальной, в стиле Третьей империи, с балдахином, кровати, то поднося ей изящную табакерку, то подавая целебное питье в кубке как из Грановитой палаты, стоически сносил все ее капризы, окрики и претензии.
Странно, но прелыми ландышами в будуаре, который по размерам был поболее всей квартиры Зои в ее родном городе, не пахло. Значит, смерть пометила не Великую Продюсершу и не ее Алика, но тогда кого?
– Мой Алик, что бы я без него делала! – произнесла Великая Продюсерша, когда любящий муж удалился, дабы принести ей с кухни замка персиков и фиников. – Глупый, конечно, как щенок, но я такого и выбирала. Зато тело молодое и предан мне без лести.
И, снова закатив глаза, простонала:
– Мэтр, спасите меня! Я хочу знать, что со мной! Это ведь рак? Не скрывайте от меня! Это ведь рак?
Никакого рака у Великой Продюсерши, конечно же, не было, потому что Зоя элементарно его не чувствовала. Имелись только поздний климакс и, судя по всему, легкая истерия на фоне вседозволенности и богатства – последнее было понятно и без всякого запаха.
Она следила, как Андрон крайне профессионально, по тщательно отработанной схеме, но при этом исключительно тактично вел беседу с Великой Продюсершей, которая, похлопав по своей кровати, потребовала, чтобы мэтр присел. А скоро ее рука уже покоилась у Андрона на коленке, Великая Продюсерша вовсю заразительно смеялась и не вспоминала о своих напастях.
То, что она так фривольно обращалась с Андроном, Зое крайне не понравилось – в конце концов, это ее любимый человек, а у Великой Продюсерши в ее рублевском средневековом замке имелся собственный, тот самый изящный послушный Алик, притащивший персики и финики на золоченом или, кто знает, даже золотом блюде.
Кажется, Алику тоже было не по вкусу то, как панибратски его пожилая супруга обращалась с молодым, красивым и сексапильным целителем, однако он ничего не сказал, только со вздохом подал супруге золоченое или, кто знает, золотое блюдо.
Та, капризно отпихнув подношение, заявила:
– Нет, ну какие финики, ты что, хочешь, чтобы я в толстую корову превратились? А от персиков у меня прыщи. Хочешь, скажу, в каком именно месте от персиков прыщи? Вижу, очень хочешь!
Она заливисто
