помощи. Отошла к окну, прислонилась лбом к решеткам, тяжело вздыхая. Я все понимаю. Она права. Это ее дом. Ее лагерь…И именно наши убили ее семью и отдали Миру моему отцу. А для меня здесь все чужое и враждебное. Я тоже хочу домой. Я просто хочу открыть глаза и понять, что все это ужасный сон. Что я дома. И все это закончилось, так и не начавшись. Я хочу сбежать от себя и от позора, потому что рано или поздно я сдамся Ману, не физически, а морально, стану зависима от него, и тогда я никогда себе этого не прощу.
– Вас переселили в отдельную комнату. Вы не рады?
– Рада? Чему я вообще здесь могу радоваться? Это клетка. Позорная. Пожизненная тюрьма. И хозяин этой тюрьмы насилует мое тело и мою душу. Чему мне радоваться, Мира? Я умереть хочу с каждым днем все сильнее.
Она снова начала говорить со мной на «вы», словно показывая пропасть между нами.
– Он теперь не так скоро к вам придет, – тихо сказала она, и я резко обернулась.
– Что? Почему ты так решила?
– К нему приехала из табора Аза…говорят, у них был бурный роман в прошлом. Она сегодня осталась здесь. Возможно, Ману заведет себе любовницу и оставит вас. Возможно, наконец попросит откуп у вашего отца и разведется с вами. Я слышала, как они говорили об этом с Савелием.
– Она в его спальне?
– Не знаю. Я не видела. Я сразу пошла к вам. Но, скорее всего, в правом крыле дома с другими гостями. Аза дочь очень богатого предпринимателя и бизнесмена. Она была влюблена в нашего баро еще в юности, а потом вышла замуж за…
– Мне это не интересно. Биография его любовниц меня не волнует.
Не поняла, как дернула решетку. Прислонилась к ней пылающим лицом… внутри саднило, жгло, как раскаленным железом. Даже дышать стало больно. Сама не понимала, что со мной происходит. По телу проходили волны болезненного разочарования. Настолько сильного, что у меня слегка подогнулись колени.
– Вам плохо?
– Нет… мне хорошо. Я радуюсь, что он наконец-то оставит меня в покое. Ты можешь идти, Мира. Иди. Оставь меня одну. Я устала. Спать хочу.
Но она не ушла…я слышала, как стала у меня за спиной, а потом положила руки мне на плечи.
– Я не хотела вам говорить…я думала…думала, так будет лучше, если я промолчу.
Я медленно повернулась к ней и посмотрела в темные глаза.
– Что именно? Говори, Мира! Никогда и ничего не скрывай от меня!
– Сегодня привезли пленного. Отловили неподалёку в деревне.
– Нашего?
– Да. Он прятался, и кто-то выдал его цыганам.
О, Боже, неужели выжившие? Но кто? Те, кого бросили на дороге? Или, может, в лесу? А может разведка отца? Или гонец?
– Это Глеб. Он жив, Оля. Наш Глеб. Начальник вашей охраны. Мне удалось…удалось подойти близко, и он сказал мне, что у него для вас новость.
Я медленно выдохнула, чувствуя, как быстро забилось сердце, и от радости задрожал подбородок.
– Глеб?
– Да. Да. Живой. Исхудал, изранен, но жив…Я не знаю, в каком он состоянии. Его пытали. Завтра снова будут допрашивать. Если узнают, кто он…Узнают, что он с нами…Если проговорится – его убьют.
– Он должен молчать. Обязан молчать. Куда его увели?
– Вниз. В подвал.
Я снова повернулась к окну. Внутри всколыхнулась надежда и сильное волнение. Какое-то неописуемое двоякое чувство, что моя жизнь снова перевернется. Глеб пришел не просто так. Он слишком умен, чтобы лезть в лапы к врагу просто так.
– Я должна его увидеть. Нужно облегчить его страдания. Нужно узнать, что именно он хочет мне передать и от кого. Это ты должна была мне сказать… именно это, а не рассказывать про дурацкие праздники и любовниц цыгана!
Вцепилась в ее плечи и тряхнула, вглядываясь в блестящие глаза, ощущая какой-то чудовищный прилив сил.
– Придумай что-нибудь. Ты же знаешь здесь каждую лазейку.
– Я боюсь, что нам не с кем говорить… Палачи Ману слишком искусны, чтобы выпустить из своих лап человека, а не кусок мяса.
Я смотрела на нее и вдруг поняла, что надо делать.
– Отведи меня к Саре. Она даст лекарство, которое облегчит боль Глеба. Она мне поможет. Она ненавидит баро и его людей так же сильно, как и мы…как и я. Я должна знать, как он попал сюда. Кто ему помог.
– Это опасно, Оля. Вас накажут. Вы не знаете Ману. Он страшен в гневе. Когда он злится, то превращается в монстра. Он вас не пощадит. И меня вместе с вами. Не нужно вам знать… вы же уже смирились и …Ману…он.
– Смирилась? Я похожа на смиренную?! Они мои враги. Все до единого и твой баро самый первый враг. Когда он сдохнет, я станцую победный танец на его костях! Веди меня к ней. Мы должны помочь Глебу.
– Я знала, что вы так поступите. Вы погубите нас обеих!
– Боишься? – я сжала челюсти.
– Я принадлежу вам. Я ваша целиком и полностью. И я пойду за вами даже в ад.
* * *
Комната ведьмы была если не адом, то весьма напоминала его. Сара, как старая паучиха, разукрасила её черными нитками, сухими травами, сетками, в которых трепыхались ночные мотыльки и летучие мыши. Кто только приносит ей всю эту дрянь. Меня передернуло от гадливости, когда я переступила порог ее обиталища.
– Красноволосая женщщщинааа-сссмееерть… – ведьма склонила голову. – Входи. Пусть цыганка ждет за дверью. Иначе я буду молчать.
Я бросила взгляд на Миру и кивнула ей на дверь, но та не спешила уходить. Я видела тревогу в ее глазах.
– Что она может мне сделать? Выйди, Мира. Оставь нас.
Когда за Мирой закрылась дверь, я снова посмотрела на ведьму и снова вздрогнула. Ничего более отталкивающего и уродливого я в своей жизни не видела. Старая цыганка внушала отвращение, граничащее с ужасом одним своим видом. Наверное, именно такой ужас ощущаешь, когда сталкиваешься с чем-то, что явно стоит на грани света и тьмы. Старуха мало чем напоминала человека. Она, скорее, была похожа на порождение ночных кошмаров.
– Подойдиии.
Я сделала шаг, преодолевая страх и отвращение.
– Ближеее.
Едва я подошла, она бросилась ко мне, принюхалась и в экстазе закатила глаза, а я в очередной раз вздрогнула.
– Запах чистоты…запах любви…
– Мне нужна твоя помощь.
Живые и подвижные, выпученные
глаза ведьмы медленно открылись, но она смотрела, словно, сквозь меня.
– Не тебееее….твоему в подвале. Позднооо. Не спасеешшь. Не жилец он. Завтра все они умрут. В доме
