сама того не зная, вспыхнувшую у меня было надежду. – Мисс Кемп никогда не оставляет свои работы себе. Напишет – и тут же отсылает нам для последующей продажи. Сама она больше не желает их видеть. Однажды я слышала, как она это объясняла: мол, написать картину для нее – все равно что вырезать раковую опухоль.
Отвращение, которое я испытала, представив такое, отразилось, должно быть, на моем лице.
– Знаю, звучит и выглядит грубо, – соглашается она. – Вас интересует ее творчество?
Она разглядывает меня, я стесняюсь своей мятой после самолета одежды, поцарапанных туфель, всего своего провинциального облика.
– В некотором смысле, – отвечаю я уклончиво. – Несколько дней назад я отправила письмо…
Я придаю этой фразе вопросительную интонацию. Лучше бы спросить напрямую, но что-то мешает. Я так боюсь неудачи, что не осмеливаюсь начать. Женщина выжидательно смотрит на меня, даже перестала жестикулировать: ее подвижные кисти словно замерзли в воздухе.
– На самом деле я надеялась отыскать саму мисс Кемп. Она ведь живет здесь, в Сан-Франциско?
Женщина перестает улыбаться и делает шаг назад.
– Вы журналистка? Она крайне непубличный человек, почти не общается с прессой. Мы тщательно соблюдаем ее конфиденциальность.
Она хмыкает и складывает руки на груди.
– Нет, что вы! – поспешно возражаю я. – Дело не в этом! Я не журналистка. Я зарабатываю на жизнь пошивом свадебных платьев. Мое желание с ней встретиться вызвано совсем другим…
После этих моих слов женщина смотрит на меня так, словно сомневается в моей уравновешенности.
– Я разыскиваю мисс Кемп, потому что мы с ней можем быть родственницами…
Одна ее бровь подлетает вверх, к рыжим волосам, рот кривится. Наверное, она такое уже слыхала. Чувствую, что мои шансы стремительно тают, цель неминуемо отдаляется. Если прямо сейчас не сказать ей правду, то она решит, что я медлю, выдумывая какую-нибудь ерунду.
– Недавно я узнала, что моя мать, которую я считала умершей, на самом деле, видимо, жива, – начинаю я. – Она покинула нас с братом, когда мы были еще маленькими детьми, и я пытаюсь выяснить причину. У меня всего одна зацепка: сестра моей матери – художница Урсула Кемп. Я твердо уверена, что ваша Урсула Кемп – это она. Насколько мне известно, другой близкой родни у меня нет – не считая брата, конечно.
Отца я не упоминаю, чтобы не усложнять ситуацию.
– Хотелось бы с ней поговорить, услышать от нее рассказ о моей матери. Я только что прилетела из Великобритании… – Я смотрю на свои часы. – Полчаса назад. Прошу вас, помогите мне.
На лице женщины читается сомнение, но она меняет позу.
– Вы Кара Фернсби? Это вы писали о желании что-нибудь у нас приобрести?
Я смущенно киваю.
– Я ввела вас в заблуждение. – Я делаю вид, что испытываю стыд. – Надеялась, что вы передадите вот это письмо мисс Кемп. Я здесь только до пятницы, потом мне придется улететь обратно домой.
Я нахожу в сумке письмо, которое написала еще в Англии, и протягиваю ей. Она переводит взгляд с письма на меня, прикусывает нижнюю губу мелкими жемчужно-белыми зубами.
– Даже не знаю… – тянет она. – Мисс Кемп очень строга по части личных встреч…
Я все еще держу письмо. Пытаюсь вложить его ей в руку.
– Очень вас прошу!
Еще раз взглянув на письмо, она наконец его забирает.
– Пожалуй, я захвачу его с собой сегодня вечером. Но не могу гарантировать, что она его примет, тем более что согласится прочесть.
Это такое облегчение, что я еле сдерживаюсь, чтобы ее не расцеловать.
– Чрезвычайно признательна вам за доброту. Название моего отеля указано в письме. Не смогла сама найти ее адрес, сколько ни старалась…
– Все равно не получится, – говорит она. – Повторяю, она очень скрытная. Доверяет мне одной.
Она горделиво улыбается.
– Тогда вы – моя последняя надежда. – Эти слова я сопровождаю самой широкой улыбкой, на какую способна, и протягиваю ей руку.
– Скайлер, – представляется она, беря в ладони мою руку.
Вероятно, это не более чем американская фамильярность, но я все равно бесконечно ей благодарна.
– Я сделаю что смогу, Кара, – обещает Скайлер. – Приходите-ка сюда завтра в полдень, и я вам сообщу, есть ли новости.
– Спасибо. – Мне трудно дышать, так сильно мое облегчение. – Тогда до завтра.
Оставив ей письмо, я отправляюсь бродить по Сан-Франциско. Я так проголодалась, что больше нет сил терпеть, поэтому сначала захожу в кафе напротив и заказываю эспрессо и сэндвич из ароматного хлеба – на вид он лучше, чем на вкус. Внутренние часы подсказывают мне, что сейчас ранний вечер, хотя в Калифорнии солнце еще в зените. Мне надо как-то продержаться хотя бы до ужина, иначе я проснусь глубокой ночью и уже не усну.
Немного взбодрившись, я отправляюсь смотреть туристические достопримечательности Сан-Франциско. Следую вместе с толпой на Ломбард-стрит и восторгаюсь предвидением планировщиков, решивших, что такие извилистые улицы смогут усмирить совершенствующийся транспорт. И ведь сработало! Машины сползают с холма бампер к бамперу.
Потом трясусь в дышащем на ладан деревянном вагончике канатной дороги до Юнион-сквер, зажатая между французскими туристами. Глядя на щебечущие группки, я гадаю, какой им кажусь, хотя кто обратит внимание на меня, женщину без спутника, никем не любимую? В сущности, я – невидимка. Если бы трос лопнул и наш вагончик разбился о склон горы, то кто вспомнил бы белобрысую англичанку, чья фамилия стояла в конце списка туристов в вагончике? Никто.
Но я не жалуюсь. Когда шагаешь по жизни одна, как я, то учишься либо путешествовать в одиночку, либо сидеть дома. Конечно, мы с Бет где только не побывали за долгие годы, посетили, хохоча, главные центры притяжения Европы, загорали на многих пляжах. Теперь, увы, таких счастливых вылазок у нас станет гораздо меньше. Они с Грегом вот-вот вернутся из свадебного путешествия, и я заранее улыбаюсь, представляя, как она поразится тому, что я взяла и удрала на другое полушарие.
Мысль о молодоженах наводит меня на размышления о Симеоне. При всей решимости выбросить его из головы у меня не получается это сделать. Я гадаю, чем он сейчас занят, вспоминал ли меня после того, как буквально сбежал из моей постели. С какой стати? Я, можно сказать, его прогнала, и он ясно дал понять, что не намерен навязываться.
Справа от меня стоит пара. Он выше и обнимает ее со спины, чтобы она не вывалилась из трясущегося вагончика. Она со смехом поворачивается, они целуются. Я стараюсь на них не глазеть, это слишком тяжело, ведь я сама перечеркнула лучший шанс, представившийся за всю мою жизнь. Сейчас мне больно наблюдать чужое
