class="p1">— Я думала, это обычай просто, — призналась сестра.
— Отчего? Отец Авдей не раз о том сказывал.
— Ну я его не слишком слушать люблю, ты знаешь. От его речей в сон клонит. Вот поёт когда, тогда — да! Душа летит! А рассказывает — скучно. Да и не помню я, чтобы от твоего прикосновения длань светилась…
— А мой дар обнаружился, когда мы в Крыльск с папенькой и бабушкой ездили. Ты мала была, с маменькой дома осталась. Мы в храм зашли, я след только тронула, там так сверкнуло! В нашем храме потом тоже дотрагивалась, чтобы ошибку исключить… Отец Авдей посмотрел, как оно всё мигает, и наказал мне больше длани не касаться, а то я эдаким представлением ему каждый раз службу срывать буду. Я и не касалась. Вид делала. А потом и возраст вышел.
Николенька внимательно прислушивался к словам сестры. При упоминании световых эффектов на его лице промелькнуло столь лукавое выражение, что и сёстрам, и бабушке стало ясно: следующий его поход в храм будет ярким.
— Николенька же в храме, почитай, месяц не был… Так ведь? — уточнила Аннушка.
Брат кивнул.
— Но сейчас же он бабушку всё время видит, значит, не мигает дар, — продолжала допытываться Ольга.
— Не мигает.
— После приступа не мигает. Но ты его ведь после приступа не заметила. Его бабушка вычислила! Почему?
Аннушка руками развела:
— Может, потому, что и у меня примерно в это время приступ был? Я не слишком хорошо себя чувствовала… Вообще на Николеньку взгляд видящего не бросала…
— А Ольга-то права! Странно это всё, — задумчиво произнесла Александра Степановна. — Всё-таки у меня все внуки умом не обижены. Слава богам, не в родителей пошли.
Николенька закашлялся, а Аннушка с укоризной посмотрела на бабушку. Та лишь отмахнулась.
— Это чрезвычайно странно. Одновременный приступ у двух видящих. Что бы там Поликарп Андреевич ни кудахтал…
Раздался сердитый резкий стук, дверь отворилась и в комнату вошла хмурая Марфа.
— Гость пришёл, — буркнула она.
— Кто? К кому? — миролюбиво уточнила Аннушка.
— Турчилин. Николай Дементьевич. Хотел с родителями вашими повидаться, да те сами на прогулку отправились. И четверти часа не прошло, как укатили. Как они по дороге не встретились, ума не приложу? — продолжала ворчать Марфа. — Теперь генерал любую из барышень ожидает. Говорит, что с дороги отдохнёт, почтение своё выкажет и отбудет…
Аннушка мученически вздохнула. Спускаться вниз, вести пустые разговоры не хотелось до ужаса.
— Я Николая Дементьевича встречу, — успокоила Ольга сестру.
— А и я с ними побуду, для порядку, — подхватилась бабушка. Видимо, то, что ни Турчилин, ни внучка её ни видеть, ни слышать не смогут, Александру Степановну не особо смущало.
Обе стремительно удалились. Одна по коридору. Вторая — в пол.
Марфа проводила взглядом Ольгу и прошипела:
— Ходит и ходит… Стыдоба!
— О чём ты, Марфа? — удивилась Аннушка. — Что ж ты сердитая сегодня такая?
Марфа фыркнула, сверкнула на неё пылающими глазищами, но, встретив искренне сочувствующий и непонимающий взгляд, сдулась.
— Не сердитая я, показалось вам, — тихо произнесла служанка и всхлипнула. — Иннокентий Павлович ещё утром уехал… и даже не прости-и-ился…
Аннушка, увидев, что дело движется к обильному слёзоразливу, махнула Николеньке рукой, взяв Марфу под локоток, вывела её из комнаты брата и потащила в свою. Там-то та и дала волю слезам и всхлипываниям. Успокоилась, лишь когда все обиды были высказаны и десятью разными способами сформулирована мысль о том, что все мужчины не люди вовсе, а так, животные, а парнокопытные или хищные — тут уж кому как повезёт.
Аннушка гладила заплаканную Марфу по голове, словно ребёнка, та шмыгала распухшим носом и прятала покрасневшие глаза.
— Простите, барышня! Простите глупую… Эх, все мужики одинаковы! От крестьянина до генерала!
— А Николай Дементьевич-то тебе чем не угодил? Ты ж сама говорила, что он мужчина солидный, обстоятельный…
— Так-то оно, конечно… Только… Стыдно в столь преклонном возрасте молодым козликом скакать! Да несчастье нести…
Марфа осеклась. Зыркнула испуганным взглядом. И засуетилась, засобиралась.
— Постой! Какое несчастье? О чём ты?
— Ой, да не слушайте меня, сущеглупую. Сами знаете, язык что помело…
— Марфа!
— Что Марфа? Чуть что — сразу Марфа!
— Марфа, начала — договаривай!
— Ой, ну слухи же да бабьи россказни! Просто вот вы, барышня, сами подумайте, сколько жён у генерала нашего было? А где они все? Все до единой! А Настька где? Баба лихая, конечно! Сколько мужиков у ней было! А вот поди ж ты… Два дня, как перед генералом хвостом махнула, и вчера уж и померла! Да как померла! Страсти! Аграфена её, сказывают, в лесу видела, так до сих пор воет! А… Ой, барышня, чегой-то вы побелели так? Ох, матушка! Спаси Шестиликая! Давайте я вас усажу на постелю… Уложу лучше… Утомились вы! Да я тут со своими глупостями… Забудьте, что я вам наплела! Может, за Поликарпом Андреевичем снова послать? Нет? Чаю? Ну чаю так чаю… Я мигом! Я мухою! Вы только держитесь! Не падайте…
Аннушка лежала на кровати поверх одеяла, раскинув руки в стороны. Слушала дробный перестук башмачков Марфы. Смотрела в потолок. В голове было пусто и гулко.
Глава 43. Сапоги
Чаепитие не затянулось надолго. Фёдор Николаевич покидал в рот блинов, споро прожевал кусок пирога и встал из-за стола, прихватив горсть орехов в сахаре.
— Ну-с, мои наивные друзья, дабы не терять время, предлагаю разделиться, — произнёс он, перекатываясь с пятки на носок и со скрытой насмешкою поглядывая на Андрея. — Вы наведайтесь в деревню, где до недавнего времени проживала убитая, поговорите с родными, соседей опросите, а я по округе проедусь. Общую обстановку оценю. С Марией Андреевной повидаюсь.
Он ловко закинул в рот один из орехов и, звучно хрустя, вышел из столовой. Андрей беспомощно посмотрел на Михаила и едва ли не впервые за утро открыл рот:
— Ты езжай домой, я и сам справлюсь. Не твоя то забота. Фёдор Николаевич запамятовал, видать, что ты к судейским отношения не имеешь.
Михаил хмыкнул.
— Вот ты сейчас искренне считаешь, что я смогу спокойно дома сидеть и вестей от тебя дожидаться? Нет уж! Едем вместе. Тем более что разрешение от судьи о допуске меня к расследованию мы уже получили. Да что там разрешение,
