был настолько ярким и сильным, что каждый волосок на моем теле словно дрожал от страха.
Я схватился за ободок унитаза. Меня вырвало желтой жижей вперемешку с кровью. Она была и на деснах. Значит, началось кровотечение. По телу волной прошла паника. Меня затрясло. Казалось, дрожит даже моя рвота в унитазе. Дрожало все: испражнения, кровь, унитаз, туалет, больница, Африка и даже мир, в котором я жил. Где бы я ни находился, мне было не под силу избавиться от этого ощущения. Внезапно пришло осознание: они меня боялись. А я боялся самого себя. Упав на кровать и закрыв глаза, я про себя взмолился: пожалуйста, пожалуйста, пусть мне ничего не приснится.
Так началась неделя, в которую я был как никогда близок к смерти. У меня снова поднялась температура; из десен и носа шла кровь, и вдобавок (словно мне было мало) я еще и не мог нормально дышать. Сознание угасало. Каждый раз, когда, лежа под капельницей и испражняясь кровью, я на мгновение приходил в себя, то думал: «Какого черта я приехал в Конго?» Конечно, из-за горилл. Какое отношение они имели к моей жизни? Хён Кён, все из-за нее. Любил ли я ее? Если да, я бы не зашел так далеко. Я довел бывшую девушку до самоубийства, спустился на самое дно жизни, приехал в Конго, попал под прицел пистолета, был связан и брошен на цементный пол, а теперь едва соображал, мучаясь от лихорадки. Но я едва ли мог признать, что любил ее сильнее, чем думал. Хён Кён была права. Если бы я не любил ее, то не тратил бы на нее столько денег и не баловал подарками. Я прикрывался деньгами, потому что мне не хватало мужества признать это.
Я понял, насколько был глуп. Как я мог не замечать? Консультант-разработчик естественной смерти. Специалист, убивший собственного ребенка и любимую женщину. Человек, на руках которого не было ничьей крови. Все это я. Закрыв глаза, я ощутил жар. Меня трясло в лихорадке. Вот бы сжечь себя дотла.
Чтобы не осталось даже пепла.
Отправная точка
Я вернулся в Корею похудевшим на пятнадцать килограммов. Но это пустяки. Самое главное — я выжил. В Конго я обрел некое чувство покоя. Теперь все было предельно ясно. Мне даже стало легче.
Аэропорт Инчхон не изменился с того дня, когда я улетал из Кореи: великолепная конструкция из стали и стекла, на которой играл солнечный свет. Начищенный пол сверкал, будто зеркало, по нему ходили ухоженные люди. Обычные люди: они не голодали, не были напуганы, и им не угрожала опасность. Только теперь я понял, что означал тот испепеляющий взгляд, который замечал у конголезцев. Среди корейцев такого не было и в помине. Некоторые из них казались усталыми, некоторые — полными жизни, но в целом все выглядели умиротворенными. Стоявшие перед аэропортом молодожены и пара их друзей разразились громким смехом. От этого мне стало страшно.
На обратном пути мне пришлось сделать две пересадки: в ЮАР и Гонконге; в какой-то момент я понял, что больше не в силах даже нести свой багаж. Я потерял вес и был очень слаб, так что мне было нужно, чтобы меня кто-то встретил. В аэропорту Гонконга я достал телефон. Сначала я подумал о менеджере, но решил ей все же не звонить. Она была частью Компании. Вместо этого я нашел в кошельке визитную карточку старосты. Пожалуй, я бы мог назвать его другом; он был самым простым и добрым парнем из всех, кого я знал. Как раз такой мне и был сейчас нужен. Обычный человек, который не стал бы причиной ни напряжения, ни беспокойства, но помог бы мне почувствовать, что в Конго я стал свидетелем редкого несчастья. Я связался с ним. Он встретил меня с обеспокоенным выражением лица, словно боясь, что я могу потерять сознание.
— Какого черта ты поехал в Конго?
— По работе.
Наполовину это была правда. Положив мой чемодан в багажник, он покачал головой:
— Нелегко, однако, работать консультантом.
— Еще бы.
Я сел на пассажирское сиденье его машины, чувствуя, как дрожат колени. Он спросил, где я живу, а потом достал мобильный телефон и прикрепил его на специальную подставку. Затем включил навигатор и ввел адрес.
— Я сменил номер, а заодно и сам телефон. Так было дешевле, чем покупать навигатор. Даже можно информацию о движении на дорогах в режиме реального времени отслеживать.
Когда он закончил, из телефона раздался звуковой сигнал. Я будто услышал щелчок курка и еще один выстрел. Колтан превратился в гильзы свинцовых пуль. Кто знает, чей пистолет сейчас заряжен?
— Вот только экран слишком маленький. Боюсь, когда контракт закончится, придется купить новый навигатор и новый мобильник. Это ведь даже не DMB. Полный отстой.
Мне послышался выстрел; я представил, как воздух пронзает небольшой кусочек металла, а затем перед моими глазами возникла пуля, пронзающая плоть и кость. Я поинтересовался:
— Ты бы поверил, что этим телефоном можно убить человека?
Староста рассмеялся.
— А ты шутник. Я бы прибил того, кто придумал такой маленький экран. У тебя случайно нет знакомого киллера?
Я рассмеялся. Очень громко. Староста улыбнулся и завел машину. Мы выехали на шоссе. Я рассказал о том, что видел и слышал в Конго. О гориллах и бриллиантах, гражданской войне и колтане, а еще о мобильных телефонах. Он не был убийцей и обладал совестью обычного человека, так что, кажется, знал то, чего я так и не смог понять. Я относился к смерти слишком легкомысленно. Своего рода эмоциональный кастрат. Но он был другим. Добрым и здравомыслящим, и даже беспокоился о судьбе стажеров, проработавших с ним всего полгода. Я понял, что именно он, ценитель здравого смысла, даст мне самый логичный ответ.
Мы ехали по мосту Йонджонг. Когда я закончил рассказ, в машине воцарилась тишина. Немного помолчав, староста вдруг пожал плечами и одарил меня неприязненным взглядом.
— Это ведь не значит, что не стоит часто менять мобильные телефоны.
Я поймал в зеркале заднего вида его взгляд и увидел, что он хмурится. Смутившись, я сказал:
— Конечно нет. Я просто хотел рассказать тебе, что там происходит. Насколько все плохо. Хочу услышать объективное мнение.
— Объективное? Разве мы виноваты, что они так живут? Это их проблемы. Какое нам дело до того, что там стреляют и убивают людей?
Это было неизбежно и нас не касалось — вот как он считал.
— Вот мне хотелось бы купить новый мобильный телефон. Ради этого я каждый день погибаю на работе. Надо платить
