так долго? Эфир закончился больше часа назад. Смотри!
Он картинно поднес к уху изогнутый как банан сотовый телефон.
– Прикинь! Труба из «Матрицы». Я с понтом Морфеус. Выбирай – синяя или красная таблетка?
Это был сотик Юли.
– Привет, – сказала она, выходя из комнаты. – Офигенный фристайл. Сделай из него трек. Будет бомба.
* * *
Когда кто-то не летит из-за тебя в Париж, начинаешь по-другому смотреть на все, что у тебя было раньше с этим человеком. Даже не спецом начинаешь, оно как-то само собой получается. Просыпаешься такой и думаешь – ого. Ни фига себе. А как так вышло? Из-за чего?
И прокручиваешь в голове все с самого начала – кто что до этого сказал, как посмотрел, что сделал. В итоге отматываешь до упора назад и оказываешься в самой глуши, в Псковской области, и вокруг – полуразрушенный монастырь с древними толстенными стенами, комары, монахи, растительность никакая – одним словом, Север, и вы такие – а? что? почему все так больно? И ответов никаких нет.
Но зачем-то ведь вы там встретились.
– Дверь открой! – заорал я, не вставая, Жоре на кухню. – Задолбали уже колотить. Оглох, что ли?!
Оказалось, что приехал отец. При этом ни звонка, ни письма, ни телеграммы. Армейская классика – нас ждали с моря, а мы с горы на лыжах. Причем не один приехал, а с Вадиком Купэ. Как будто мне с Жорой в убитой однушке было зашибись как просторно.
Жора, кстати, под это дело сразу объявил, что съезжать не намерен.
– Не, ну, Толян, по-любому теперь не один жить будешь, а втроем или вчетвером – это уже какая разница?
Своя логика тут, конечно, присутствовала. Она у каждого понаехавшего есть. Оторвать себе кусочек Москвы – для начала два-три квадратных метра, сгрудиться с такими же оторванцами в крохотной кухне и перекрикивать друг друга в полном восторге от того, что устроили тут на выебистой и негостеприимной чужбине маленький, веселый, охуенный Ростов. Который, конечно, скоро всем покажет. Нагнет, поимеет и нарубит большого бабла.
«Ростов – город! Ростов – Дон!» Отец прилично так сдал за эти два года. Шуметь наравне с Вадосом и Жорой у него уже не получалось. Они, то есть мы – потому что и я тоже – толкались посреди кухоньки вспотевшим сплоченным коллективом и все никак не могли угомониться и присесть, словно присесть означало, пусть на секунду, перестать быть из Ростова, а батя то и дело падал на табуреточку, хватался за ненужный чай, вертел кружку, потом, видимо, чувствовал, что пропускает самое сладкое, снова вскакивал, пытался перетянуть разговор на себя, толкал кого-нибудь, размахивал руками, терпел неудачу, вяло мотал головой и опять садился.
Я бы не сказал, что у него прибавилось морщин или телом он как-то сгорбился. Но внутри у него все это теперь было – и морщины, и горб, и чего там еще до кучи. Авария, больничка, потом операция никому жизнь слаще не делают. К тому же по итогу из армии его комиссовали. И с работой неясно что.
Самое время, короче, покорять Москву.
Когда чуток поутихли, я присел рядом с ним и перевел дух. Эти двое еще шебутились. Вадик хвастал новой мобилой, которую прикупил дома на диджейские заработки, Жора выхватывал телефон у него из рук. В результате труба улетела под стол, и когда Вадик нырнул туда, Жора начал прикалываться над его потолстевшей кормой:
– Разъелся, Вадос! Штаны подтяни – копилку видно!
Я смотрел на этот родной ростовский шалман, слушал Жорины сказки про то, как он замолаживает на дискотеках крутых московских цып, смеялся над ответами Вадика, который тоже держал марку и всячески демонстрировал, что ему похуй Москва. Я смотрел на них, слушал, смеялся, а сам опять думал про Юлю. О том, насколько все, что она, не вяжется со всем, что они. И как мне быть с этим.
Тут она как раз и пришла. Будто нарочно решила подогреть мои мыслишки. Замешать, не откладывая, эту ядерную смесь.
– Ты уже делаешь трек про Вселенную? Хотела посмотреть, как ты работаешь.
– Э-э… – Стою дурак дураком на пороге, прислушиваюсь – чего там на кухне мой Ростов.
Вроде притихли. Затаились в камышах.
– Да я… как бы… еще не начал. Дела тут кое-какие образовались…
– Войти можно?
Я спохватился:
– Конечно! Давай проходи.
Вадик сначала вообще помалкивал. Ушел в комнату, плюхнулся в дырявое кресло рядом с окном и посматривал оттуда, как донской сом. Может, сморило его наконец, а может, Юли так застеснялся. На ростовских наших подруг она была непохожа.
Очнулся он и выплыл из-под своей коряги, только когда заговорили про перевес багажа.
– Посадка заканчивается, – рассказывал отец, – а они нам – доплачивайте. Хорошо, Вадик знает, как с ними разговаривать. Пошептался там с одной толстой – и пропустили.
– Вадик знает подходы, – засмеялся я.
– Да мы с ней до восьмого класса вместе учились, – отмахнулся с улыбкой Вадос. – Повезло просто.
– Скромняга!
Я поглядывал на Юлю и радовался, что пока все идет прилично. Шалман мой ростовский ни себя, ни меня особенно не палил. Нормальные люди. Обычные провинциалы.
Юля к этому моменту тоже вроде освоилась, но тут не удержался отец. Снесло его на родные напевы.
– Ну так чего, Толик? Как успехи? Столицу уже покорил?
В голосе знакомая издевочка.
– Батя, кончай.
– Нет, ну ты скажи. Сколько получаешь?
– А по хате не видно?
Он огляделся.
– Да кто его знает – может, ты шифруешься.
– Нет, не шифруюсь.
– Тогда понятно, – он хмыкнул. – Значит, не соскоблил позолоту с российского шоу-бизнеса?
Я покачал головой:
– Даже не поцарапал.
В остальном общались нормально. Думаю, Юля все-таки произвела на него впечатление. Он даже насмешил ее, придумав сравнить рэп с агитбригадами его юности.
– Серьезно вам говорю! – Отец чувствовал, что наконец поймал свою минуту славы, что все внимательно слушают его, а главное – Юля слушает его, и не хотел этого упускать. – Один в один! Тот же ритм, те же речитативы!
Он прыжком принимал позу нелепой морской звезды, раскидывал руки, широко расставлял ноги, хлопал в ладоши у себя над головой и выкрикивал:
– Делай раз! Делай два!
Потом начинал маршировать и скандировать:
– Левой! Левой! Кто там шагает правой?!
– Эй… – Я пытался его тормознуть. – Ты полегче, операция ведь недавно была.
– Вот он ваш рэп! – отвечал отец и продолжал лупить Маяковского.
Я думал, что эти его приколы могут Юлю слегка вымораживать, но она от души смеялась, аплодировала и под конец даже маршировала вместе с ним. Когда они замерли в позе рабочего и колхозницы с ВДНХ, смеялись уже все. Вадос лихо свистнул, Жора крикнул «та-дам!», а я окончательно перестал напрягаться.
