а не засыпать.
Вчерашняя ночь была потрясающей, но сейчас наступила расплата.
Я прислонилась к кроватному столбику и с кружащейся головой принялась рассеивать его злые чувства: «Ты доверяешь мне. Ты счастлив со мной, а я счастлива с тобой».
Ложь, ложь и снова ложь. Мне всегда предстоит шептать ему по светонити одну ложь за другой.
Шаг первый: заставить Дьюи подарить мне чертов камень. Шаг второй: подумать, что делать дальше.
Едва светонить Дьюи стала спокойнее, я натянула репетиционный костюм и собрала волосы в большой растрепанный пучок. Трико свободно повисло на бедрах – должно быть, растянулось после стирки. «Ты считаешь меня привлекательной», – прошептала я Дьюи по светонити. Судя по тому, как он смотрел на меня, когда я проснулась, это тоже ложь.
Я окинула взглядом свое отражение в большом зеркале на обратной стороне двери. Под носом темнела струйка крови. А я даже не почувствовала. Как только получу камень, дам телу отдохнуть.
Умывшись и почистив зубы, я распахнула дверь и поприветствовала Дьюи широкой улыбкой:
– Ну что, идем?
Его светонить успокоилась, как только я влила в нее побольше довольства собой. Коридоры были полны Ревеллей, готовившихся к репетиции, но он едва ли замечал устремленные на него сердитые взгляды. Ему нельзя было входить в наши личные покои. В мою комнату. Он наглел на глазах.
– Останешься на репетицию? – беззаботно спросила я.
В его светонити мелькнуло раздражение.
– У меня круиз, помнишь?
Тьфу ты. В предпоследний день перед выборами Дьюи нашел способ привлечь внимание к своей обновленной флотилии отапливаемых паромов. В круизе до Манхэттена и обратно он проведет переговоры с самыми щедрыми финансистами, которые выделяли средства на его избирательную кампанию. В их число входили нью-йоркские воротилы бизнеса, владевшие летними домами на Шармане и заинтересованные в хороших отношениях с бутлегером. Прессу, конечно, пригласили тоже, а заодно и сотню счастливчиков из числа простых избирателей.
– Конечно. – Я сжала ему руку. – Встретимся попозже на набережной? – «Для меня важнее всего наши планы. Для меня важнее всего ты».
– Жду с нетерпением. – Он наклонился ко мне. – Ты подумала над моим предложением?
Любовные темно-красные оттенки вплетались в его светонить, но в основном ее цвет оставался решительным серо-стальным. Моя улыбка стала резче.
– А ты подумал вставить в эту оправу бриллиант?
– Если люди решат, что ты обладаешь властью надо мной, они потеряют веру в мою способность управлять островом честно. – Он взглянул на часы. – Пора идти. У парома встречаюсь с Роджером.
– Роджер поедет с тобой? – Я не сумела скрыть удивления.
– Я попросил его стать представителем от Ревеллей, раз уж ты занята на репетиции.
Он ведь не сделает Роджеру ничего плохого? Я не смогу держать его под контролем всю дорогу до Нью-Йорка.
– Очень предусмотрительно.
Он похлопал меня по руке:
– Раз уж мы собираемся пожениться, я должен поближе познакомиться с членами твоей семьи. Особенно учитывая, что через несколько дней Роджер уезжает.
Я споткнулась о верхнюю ступеньку:
– Он уезжает?
– Они с Джеймисоном каждую осень ездят на сезонные работы – собирать урожай. И Триста тоже, хотя Хроносам не пристало работать в поле. – Дьюи изучал меня, наморщив лоб.
Они уезжают. Все трое. И очень скоро.
«Их отъезд меня совсем не беспокоит. Главное для меня – ты».
– Дорогуша, мне пора идти. Увидимся вечером после спектакля. – Он прикоснулся ко мне губами, как будто делал это тысячу раз. Привычный поцелуй устами незнакомца.
Я пошла в столовую. Там сидела Милли, положив голову на кухонный стол. Я провела ладонью по исцарапанному дереву.
– Вкусно пахнет.
Она испуганно подскочила, расплескав кофе. Я схватила тряпку и стала вытирать.
– В кои-то веки ты проспала дольше меня. – Она протерла глаза. – Ну и как нам в таком виде выступать на трапеции?
– Ну и как мы поддались на уговоры Роджера гулять всю ночь?
– Да ночь тут ни при чем, все дело в твоем парне Дьюи. Это он требует, чтобы мы репетировали днем. Кошмар.
– Он мне не парень, – ответила я грубо.
Ее губы растянулись в веселой улыбке.
– Я-то знаю. Хотела убедиться, знаешь ли ты.
Я села рядом с ней, и все тело отозвалось болью. Чем дальше Дьюи уходил от Большого шатра, тем больше недовольства накапливалось в его светонити, и я послала ему импульс счастья.
– Ты случайно не мое трико надела? Оно тебе ужасно велико.
Я подергала свободно висящую ткань:
– Думаю, оно просто старое.
Милли подавила зевок:
– Классная была ночь.
– Похоже, вы с Тревором неплохо поладили, – небрежно бросила я.
Она расплылась в мечтательной улыбке:
– Он спросил, можно ли ко мне «иногда заглядывать». Правда, мило?
– Милдред Ревелль, неужели ты краснеешь? – Я прижала к ее щеке тыльную сторону ладони. – Кажется, да!
– Как ты думаешь, встречаться с эдвардианцем – это безумие?
– Гораздо разумнее, чем то, что делаю я. Или Колетт, если на то пошло.
Милли пригубила кофе:
– Она упорно делает вид, что просто развлекается, ведь Триста скоро уезжает. Но я-то знаю лучше.
Похоже, об их планах в курсе все, кроме меня.
– Когда именно они уезжают?
– Спроси лучше у Джеймисона сама.
– Он здесь? – Я окинула взглядом пустую столовую, как будто его рослую фигуру можно было не заметить.
– А как ты думаешь, кто принес мне вкусный кофе из «Сладких булочек»? – Она кивнула в сторону коридора. – Я видела, как он шел к Нане.
Наверняка опять поговорить с ней о своих родителях. Я похлопала Милли по руке:
– Увидимся на репетиции.
Она со стоном уткнулась лбом в стол:
– Не напоминай.
Разумеется, я тотчас же увидела Джеймисона. Он стоял с Наной в конце коридора, и обе их светонити были фиолетовыми, как полосы на Большом шатре. Горе.
Когда я подошла к ним, Нана смахнула слезы с глаз:
– Доброе утро, соня моя. Репетиция начнется в двенадцать.
– Как ты себя чувствуешь?
– Замечательно. Где Дьюи? – Стоя к Джеймисону спиной, Нана не видела, как мгновенно потускнела его улыбка. А он не заметил влажного блеска в ее глазах.
Не хватало только, чтобы Нана добавляла мне тревог.
– Тебя ищет дядя Вольф, – соврала я.
Она бросила на меня понимающий взгляд, потом обернулась к Джеймисону и снова искренне улыбнулась:
– Приходи ко мне, когда захочешь. Понял?
– Благодарю вас, миссис Ревелль. Для меня это очень много значит.
– Зови меня Нана.
Она раскинула руки, и он нырнул к ней в объятия, чуть присев, чтобы не возвышаться над ней. Какой же он заботливый, даже в манере обниматься. И очень добрый, хотя в его светонити мелькнула едва заметная зеленая искорка – завидует моей большой семье. На миг я представила, как нежно он будет обнимать Нану, когда она станет еще старше. Вот бы он навсегда остался здесь. В Большом шатре. В нашей жизни.
Проходя мимо меня, Нана подмигнула. Как только она скрылась за углом, я обернулась к Джеймисону:
– О чем вы говорили?
– О моих родителях. – Он провел рукой по волосам, растрепав прическу, на которую, видимо, потратил немало сил. – Не хотел, чтобы она упрекала себя за то, что ничего мне не рассказала.
– Нана уже несколько десятков лет ни в чем себя не упрекает.
Он не улыбнулся.
– Можем мы пойти куда-нибудь поговорить?
Впереди репетиция. Ну и пусть. Не хочу заставлять его ждать, особенно теперь, когда он наконец решился мне все рассказать. Тем более что я видела, как ему больно.
– Пойдем.
В дверях ему пришлось пригнуться, чтобы не стукнуться головой о косяк.
– Останешься посмотреть генеральную репетицию? – спросила я как можно более непринужденным тоном. Глупо, конечно, но мне не хотелось, чтобы он уходил слишком быстро. Ведь в кои-то веки я хотя бы на день освободилась от Дьюи.
– Меня уже пригласила твоя бабушка. Это последняя репетиция, верно?
– Последняя здесь. Потом завтра финальный прогон в новом театре. И вечером спектакль. – Я украдкой взглянула на него. – Говорят, ты уезжаешь.
Он замедлил шаг:
– Триста хотела остаться на выборы, но сразу после них мы уедем. По крайней мере, планируем.
Ему не хотелось уезжать. Хуже того, я и сама не хотела, чтобы он уехал.
– Значит, еще два дня.
Он остановился, выжидающе глядя на меня
