конкурентного ножа. Но, как она поняла только теперь, она нарушила правила игры. Стиль жизни, соревнование, правильные поступки, питание только в правильных местах – все это переступило мыслимые границы, это уже походило на злокачественную опухоль, вытеснившую все прочие, менее важные вещи. Она махнула рукой на покой, презрительно его отвергла, считая, что даже короткий отдых от ее всепожирающей лондонской жизни стал бы признаком слабости. Теперь она понимала, как ошибалась, и готовилась исправить ошибку. Когда ее жизнь вернется в желанное русло, когда она возобновит работу, обязательно надо будет выкраивать время, чтобы любоваться катящимися волнами и скользящими по небу облаками.
Пип почувствовала вдруг на себе взгляд Эвелин и вопросительно повернулась к ней. Пожилая леди выдерживала не моргнув глазом даже самое бесцеремонное разглядывание. Сейчас Пип показалось, что та силится заглянуть ей в душу. Вскоре Пип пришлось самой опустить глаза, потому что ей не хватало твердости.
– Вы прочли мой дневник? – спросила та резко – негромко, но отчетливо.
Пип замерла. Что ответить? Можно было бы солгать, Эвелин ни за что не доказать, что она обманщица. Но куда это ее заведет? Солгать значило бы никогда не узнать, что произошло у Скарлетт и Джоан. А каким было бы наихудшее следствие правдивого ответа? Эвелин могла замкнуться и больше не захотеть с ней встречаться. Обидно, конечно, но Пип справилась бы со своим неутоленным любопытством.
– Да, – ответила она без затей.
Сначала Эвелин молчала, обдумывая, видимо, что на это сказать. Пип хотелось побудить ее к дальнейшей откровенности, хотелось услышать всю ее историю, но чутье подсказывало, что ей самой сейчас лучше помалкивать.
– Так я и думала, – вымолвила в конце концов Эвелин. – Иначе и быть не могло. Вы поэтому пришли опять?
Пип кивнула.
– Но вы ведь никому не проболтались?
Пип покачала головой.
Эвелин тяжело вздохнула, убрала ото рта прядь волос, да еще рассеянно дунула на нее – решала, видно, как быть дальше. Потом взяла чашку, сделала глоток, твердо поставила чашку на блюдце.
– Что ж, – начала она. – Я вам расскажу, а потом сами решайте, как поступить. Разве что вы предпочли бы не знать.
Неужто Джез прав? Неужели Эвелин убила Джоан? В дневнике эта тема была затушевана, но запись от тридцатого ноября можно было понять именно так. Если Эвелин подтвердит свою вину, то каким будет моральный долг Пип? Обязана ли она уведомить полицию?
Разумнее было бы остаться в неведении, ответить Эвелин, что теперь это уже неважно, что та вольна унести тайну с собой в могилу.
Но что-то в выражении ее лица подсказало Пип, что ей хочется исповедаться, свалить с плеч тяжкую ношу. Если она столько лет ждала этого и выбрала наконец подходящий момент, то Пип оставалось только ее выслушать.
Приняв решение, она кивнула.
– Прошу вас, расскажите.
Эвелин наклонила голову в знак готовности, и Пип почувствовала, что они поняли друг друга.
– Дело было в среду, – начала Эвелин без всякого вступления. – По средам мы со Скарлетт всегда ходили в библиотеку менять книжки, но в тот раз Скарлетт нездоровилось. Должно быть, простудилась, поэтому хныкала. Я решила избавить ее от долгого хождения, оставить дома с Джоан и выбежать ненадолго самой. К моменту моего возвращения Скарлетт уже была мертва.
От безжалостности Эвелин к себе самой Пип расширила глаза, но прикусила язык и смолчала. Важнее всего было не прерывать рассказчицу, позволить ей выговориться. Эвелин глотнула, стиснула зубы. Видно было, что искренность дается ей с трудом.
– Я застала дома полицейских. Они разговаривали с Джоан, которая сказала им, что Скарлетт, видимо, выбежала из дому, воспользовавшись моим отсутствием. Полицейские приняли это объяснение, но мне оно показалось бессмысленным. Скарлетт отлично знала, что ей нельзя выходить без взрослых. Такой поступок был ей абсолютно несвойственен.
После ухода полиции и еще много дней потом я умоляла Джоан открыть мне правду, но она стояла на своем. Казалось, ей доставляет удовольствие изображать меня нерадивой матерью, проявившей пагубное ротозейство и потому виноватой в смерти дочери. Но я-то знала, что это не так, поэтому все спрашивала и спрашивала ее… – Эвелин яростно хлопнула по столу ладонью с ветвящимися синими жилками на тыльной стороне.
– Но при этом мне приходилось помнить об осторожности, – продолжила она. – Я знала, что Джоан не перестанет отнекиваться, поэтому, как мне ни хотелось перейти на крик, применить к ней силу, чтобы вырвать правду, я принуждала себя к спокойствию. Я боялась, что она окончательно замкнется и я уже никогда не узнаю, как моя бесценная деточка оказалась вне дома сама по себе. Я беспрестанно проигрывала в голове ее последние секунды и никак не могла понять, что произошло на самом деле. Поэтому я не отставала от сестры.
В конце концов Джоан не выдержала. Я преследовала ее по всему дому, донимая вопросами. В какой-то момент мы остановились наверху, перед лестницей. Она орала на меня: мол, Скарлетт была капризной своевольной девчонкой, совсем как я в детстве, и пора мне это принять…
Пип заметила, что у Эвелин от волнения горят щеки. Ей хотелось ее подбодрить, но сначала нужно было дослушать все до конца; возможно, и после этого ей следовало бы промолчать. Она сидела молча, позволяя Эвелин продолжать.
– Я отвечала, что нет, этого я никогда не приму, потому что не верю ей. Я знала свою дочь, знала, что просто так она не ушла бы. К тому же ей в тот день нездоровилось, хотелось просто сидеть на диване в обнимку с мамой. – В глазах Эвелин блеснули слезы при мысли о несчастной маленькой девочке, которой хотелось к маме, не оказавшейся рядом. Это был такой кошмар, что Пип пришла в ужас от одной этой мысли.
– Дальнейшее я помню так ясно, словно это произошло вчера, – сказала Эвелин. – Похоже на кино. Я кричала на Джоан, повторяла, что не верю ей, она – на меня, твердила, что не надо мне было реагировать на нытье и сопли Скарлетт. Я возмутилась, ведь Скарлетт было всего три года, Джоан возразила, что в этом возрасте ребенок уже должен уметь прилично себя вести.
Эвелин так подробно описывала ту ссору, что Пип ясно представила себе всю сцену: две женщины стоят нос к носу у лестницы перед комнатой Скарлетт и кричат друг на друга.
– Я поняла, что ничего не добьюсь, – продолжила Эвелин, – и постаралась окончить ссору миром: со всем доступным мне спокойствием попросила Джоан сказать мне правду. Ей хотелось продолжения скандала не больше, чем мне. Она сказала, что Скарлетт жаловалась, что хочет пить
