Он вздернул все еще кашляющего Хаука за локоть.
— Господин жив!
Хаук выдохнул, выпрямился.
— Одурели все?
Глянул за спины людей, туда, где замерла Ингрид с обнаженным мечом. Перевел взгляд дальше, где лежала неподвижная Адела. Совладал с лицом. Выдернул локоть из руки Вигге. Шагнул вперед.
— Стоять, я сказал, — просипел он.
Благородный едва держался на ногах, и все же что-то в выражении его лица заставило людей попятиться.
— Видит Творец, я не… намеревался выносить сор из избы. — Он тяжело перевел дух, снова закашлявшись. — Это семейное дело. Эрик…
Он мотнул головой в сторону, туда, где лежала Адела.
Эрик помедлил. Кашляющий и задыхающийся благородный — не лучшее доказательство того, что одаренные ничего дурного не затеяли. Коснулся Хаука диагностическим плетением. Мысленно выругался.
Лихорадка — вон как блестят глаза и разрумянились щеки. Но не это самое плохое, а стремительно разрастающиеся очаги омертвения. В легких настоящая каша из гноя, сукровицы, крови. И даже те участки, что пока не тронуты омертвением, стремительно заполняются жидкостью. Он видел что-то подобное — когда его позвали к человеку, две недели метавшемуся в горячке. Эрик не смог его спасти — в легких, залитых гноем, просто не осталось живого места, нечего было восстанавливать.
Но все это время Хаук был здоров. Да, ночи холодные, но простудившись ночью, он бы выглядел и вел себя днем совсем не так, как здоровый. И кашлять бы начал раньше.
— Чего замер? — прохрипел Хаук. — Шевелись.
Эрик не стал спорить, шагнул в сторону, все еще поглядывая на столпившихся людей — мало ли. Зная, что никто все равно не поймет, собрал плетение, иссушая и без того омертвевшую плоть. Хаук снова сложился в кашле, харкнул. Эрик опять потянулся к нитям, заставляя восстанавливаться легкие. Выровнял биение сердца, что уже начало лихорадочно колотиться. Снова ругнулся, поняв, что омертвение продолжает распространяться. Хуже тварей, гадость этакая! Но пока хватит, ведь неясно, что с Аделой. Отодвинув замершего за спиной Бруни, Эрик пошел к девушкам.
Хаук, прокашлявшись, распрямился, выпустил локоть Вигге. Голос зазвучал ровно и четко:
— Фолки…
— Господин Фолки! — крикнул, поднявшись Петтер.
— Это тебе он господин, а мне шурин, — сказал Хаук. — И не смей больше рот открывать.
Оруженосец попятился, пытаясь затеряться среди собравшихся.
Краем глаза наблюдая за Хауком, Эрик подхватил Ингрид под локоть, потянул к Аделе, рядом с которой растерянно переминался Стиг.
— Вроде шевельнулась, — сказал парень.
— Фолки, мой шурин, намеревался меня убить, — продолжал Хаук.
Снова загудели, зашевелились люди. Начали расступаться, отходя от воинов Фолки, словно те были запятнаны одними этими словами.
Во взгляде Стига появился ужас.
— Это правда?
— Правда, — кивнул Эрик, опускаясь на колени рядом с Аделой.
— Как же это… он же клялся… Бесчестье, — губы оруженосца затряслись.
Эрик усмехнулся про себя — мальчик всерьез верил в эти сказки? Впрочем, он в его возрасте тоже верил… Только одаренным рассказывают другие сказки. Про то, что разум всегда победит глупость, или про то, что мир устроен разумно и справедливо.
— Иди, послушай сам, если не веришь, — сказал он. — Как раз рассказывают…
— Жажда золота заслонила ему разум. — говорил Хаук. — Он стрелял в меня исподтишка. и если бы одаренный не заслонил меня своим телом, Фолки бы удалась его затея.
— Господин велел мне быть здесь… — пробормотал Стиг.
— Будь. Но не болтай.
— Перепелок он хотел пострелять, ха! — взлетел над головами звонкий молодой голос. — Хороши перепелки!
Эрик тронул шею Аделы. Жива ли еще?
Словно подтверждая его худшие опасения, девушка шумно вдохнула, выдохнула и затихла. Забилась в судорогах.
Твою ж… Если бы он не стал тратить время и силы на Хаука. Если бы спохватился раньше! Если бы она пожаловалась сразу, как стала плохо себя чувствовать! Но она вела себя как обычно — а, к слову, как обычно? Обычно она молча ехала рядом с мужем, подавая голос, только когда тот обращался к ней. Или носа не высовывала из шатра. Ни о чем не просила, ни на что не жаловалась… Эрик выругался. Лучше бы ныла и жаловалась — тогда, возможно, он посмотрел бы плетениями куда раньше. А сейчас…
Хаук все еще говорил:
— Узнав, чьих рук это дело, я хотел решить дело миром. В конце концов, он мой родич и дорог моей жене…
Кажется, жене скоро станет все равно. Эрик подтолкнул запнувшееся сердце. Заставил расправиться легкие. Снова и снова. Но едва он отпускал плетения, как Адела переставала дышать.
— Даже готов был заплатить, как обычай велит делать, когда прогоняешь того, кого сам позвал на службу. Хотя всем вам известно, что это не касается предателей и убийц. Того, кто предал своего господина, извергают из живых, и в храмах читают по нему заупокойную.
Эрик, улучив момент, когда сердце Аделы вроде бы снова стало колотиться, собрал диагностическое плетение.
Творец милосердный, не легкие, а губка, заполненная кровью и гноем! Как же быстро! Она начала подкашливать совсем недавно! И омертвение. И он, дурень, еще хотел, чтобы она дышала? Чем тут дышать?
— Но Фолки, решив, что мое терпение бесконечно, задумал довести дело до конца. Вы сами слышали, как он пытался заставить вас убить одаренных. А потом сказал бы, что я непоправимо порчен, и убил бы меня.
Эрик заставил легкие девушки сжаться — из ее рта хлынул гной вперемешку с кровью. Снова подтолкнул сердце. Адела, глубоко вздохнув, закашлялась.
— Он говорил, что выродки убили госпожу! — крикнул Петтер. — Что ты на это ответишь?
— Что она жива, — ровным голосом произнес Хаук. — Смотри сам.
Все развернулись. Эрик, мысленно поежившись, едва не сотворил барьер. Хотя если все эти люди — две дюжины ратников — на него кинутся, никакой барьер не поможет.
Адела открыла глаза, зашевелилась, пытаясь сесть. Эрик помог ей повернуться на бок, придержал голову, пока девушка выхаркивала кровь. Он заставлял себя не думать о том, что сделают эти люди, если Адела все-таки умрет. Странно, но они любили госпожу — он слышал, как о ней говорили слуги. Что сделает Хаук, если Адела умрет?
И сможет ли Эрик удержать их обоих? Будто отвечая на его мысли, Хаук вдруг пошатнулся, оперся на плечо подскочившего Бруни.
Поразившая их дрянь хуже тусветных тварей!
— Я не буду наказывать тех, кто послушал своего господина. — В голосе Хаука прорезались хриплые нотки. — Я не буду никого удерживать: всякий, кто хочет уйти теперь, когда Фолки мертв, может уйти.
