прием? – крикнула она вслед учителю фехтования.
– Он самый! – донеслось в ответ.
Девушка еще раз прыснула и вдруг скисла.
Фальк вел себя безукоризненно, галантно. Настоящий джентльмен. Сокол, не то, что местные петухи, способные только кукарекать и распускать перья. Что ж, тем тяжелей будет распроститься с прожектами в отношении него. Не жалко, спросила она себя? Жалко и даже очень, но другого выбора нет!
Софья думала об этом всю ночь. Сон не шел. Она лежала на мягкой перине и наблюдала, как ветер колышет шелковую занавеску на приоткрытом окне, видела, как светлеет край неба, превращаясь из черного в серый. Лежала и думала о брате. Из головы не шло содержание записки, которую он адресовал ей накануне. Раскаленным железом врезались в ее память слова: "Не прошу, а требую". Первой реакцией, само собой, были нестерпимая обида и гнев, но сильные эмоции мало-помалу улеглись. На смену им пришла глубокая задумчивость. Раз за разом перед ней возникал один и тот же вопрос: "Что будет с Митенькой, если она позволит себе сбежать с Иваном Карловичем в Петербург?". Юная барыня рассуждала об этой возможности, как о почти свершившемся факте, ничуть не сомневаясь в успехе.
Ладно, об этом я подумаю завтра, решила девушка, ужаснулась наступившему утру и тут же провалилась в объятия Морфея. Выспаться, разумеется, не удалось.
Теперь, при свете дня, все представлялось очевидным. Фальк был ее капризом, надуманной влюбленностью. Игрушкой, которую необходимо оставить, дабы шагнуть, наконец, во взрослую жизнь. Выйти замуж за достойного и обеспеченного человека – купца первой гильдии Николая Спиридоновича Гнатьева. Николауса, как он сам себя называл на немецкий манер.
Но главное – брат без нее пропадет. Это наверно, что так. Эх, Митя, Митя, болезная душа! Нет, нельзя ей никуда от него уезжать. Никак нельзя. Пожалуй, лучше немедленно вернуться в усадьбу. Зря она согласилась на эту встречу. Страшно представить какой разразится скандал, если князь заметит ее отсутствие.
Барыня с сожалением поглядела на штаб-ротмистра. Постойте-ка, куда это он уставился? Да еще с таким странным, непривычно серьезным выражением. Только что балагурил и на тебе!
Что это за шум? Никак, кто-то скачет.
Софья Афанасьевна обернулась на звук и тотчас побледнела. На берег Тобола, безжалостно уничтожая копытами первоклассный цветник, выезжало трое всадников.
Все в дорожных плащах и, кажется, при оружии. Впереди, умело погоняя молодую каурую кобылу, скакал Егорка-конюх, двое остальных, чуть приотстав, следовали за ним. Это были те самые два человека, появление которых здесь и сейчас являлось, с точки зрения княжны, крайне нежелательным и даже опасным.
Холонев и он, Митя.
***
– Мерзавец! – издали закричал князь и раскраснелся так, что даже расстояние не могло этого скрыть. – Сгною, уничтожу!
Всадники стремительно приближались. Софья отвела взор от пышущего яростью брата и натолкнулась на кривую ухмылку, игравшую на заросшем густой щетиной лице Владимира Матвеевича.
Она в растерянности заметалась по лугу, так и не выпустив шпагу из руки. Фальк, напротив, оставался совершенно невозмутимым. Во всяком случае, внешне. Он экономным движением воткнул клинок в землю перед собой и чуть оперся на рукоять обеими руками, принимая непринужденную и как будто расслабленную позу.
Конюх первым соскочил с взмыленной лошади и поспешил принять поводья у Дмитрия Афанасьевича. Юная княжна против воли приметила, как изменился облик слуги. Держась в седле, он выглядел сущим франтом. Горделивая осанка, изящный наклон головы, до надменности уверенный взгляд – все выдавало в нем мастера своего дела. Но стоило Егорке спешиться, в глаза тут же бросался драный сюртук, засаленные штаны, небрежно заправленные в старые, сбитые сапоги, и вечно трясущиеся с похмелья руки.
Стараясь не встретиться глазами с Митей, Софья, точно ребенок, которого взрослые застигли врасплох за какой-нибудь шалостью, бессмысленно разглядывала окружавшие ее предметы. В основном, неодушевленные. Прибрежный камыш, белоснежные колонны беседки, седла на лошадях, притороченные к ним охотничьи ружья. Вдруг внимание ее привлекла красивая лакированная трость, возникшая в руках брата, словно по мановению волшебной палочки. Странно, обычно он ее не носил. Для чего она?
– Доброе утро, ваше сиятельство! – поприветствовал помещика Фальк.
– Здравия желаю, – огрызнулся Арсентьев и поинтересовался, сложив губы в подобие улыбки. – Прошу прощения, что отвлекаю вас от важных дел. Позволите, государь мой, отнять пять минут вашего драгоценного времени?
Холонев смачно сплюнул и обжег штаб-ротмистра нехорошим взглядом.
– Вы можете располагать всем моим временем, князь, – поклонился Иван Карлович, не удостоив приказчика и поворотом головы.
– Уверяю вас, мне будет вполне довольно пяти. Я желал бы обсудить с вами деликатный вопрос.
– В таком случае, надеюсь, что в процессе обсуждения вы прибегнете к более деликатным выражениям, нежели прозвучали из ваших уст минутой ранее? Для того, чтобы вызвать Фалька на дуэль, совсем не обязательно его оскорблять. И палку свою вы тоже можете спрятать, поверьте, я все равно не дам себя коснуться. И вообще, позвольте облегчить вам задачу, Дмитрий Афанасьевич. Считайте, что вызов принят. Как видите, даже в таких делах можно не уклоняться джентльменства.
– Да как ты смеешь, мальчишка, рассуждать о джентльменстве?! Ты, жалкий столичный ловелас, вскруживший голову бедной дурочке! Предавший мое доверие, поправший закон гостеприимства! Ведь ты прекрасно знал, что Софи обещана другому, но скомпрометировал ее. За это я намерен с тобой немедленно драться, и, даст Бог, извести. Кроме того, меня ужасно раздражает в тебе все: изысканные манеры, идиотская улыбка, твой проклятый перфекционизм. И что, позволь спросить, за нелепость говорить о себе в третьем лице? «Что бы вызывать Фалька на дуэль, не обязательно его оскорблять». Тьфу!
Петербуржец пожал плечами.
– Во-первых, извольте обращаться ко мне на "вы". Во-вторых, упоминая о себе в третьем лице, я остерегаюсь чрезмерно приблизиться к внутреннему "я", дабы не опалиться пламенем собственного гения! И, наконец, в-третьих, насколько я помню дуэльный артикль, право выбора оружия остается за вызванной стороной. Что же мне выбрать? Владимир Матвеевич, помогите советом. Может, пистолеты?
Услыхав про пистолеты, управляющий затараторил, стараясь не глядеть на застывшую с несчастным видом Софью Афанасьевну:
– Ваше сиятельство! Ваше сиятельство! Что я вам говорил? Никакого почтения ни к титулу, ни к чину, ни к возрасту! Слыхали, как он назвал себя гением? Ну, чисто нарцисс! Наглец, каких поискать. Зачем вы с ним церемонитесь? Право, он не достоин честного поединка! Дозвольте, Дмитрий Афанасьевич, я с ним по-своему разберусь. Егорка, чего рот раззявил, подай мне штуцер.
Князь остановил разошедшихся слуг неторопливым движением руки. Он скинул с себя широкий плащ, под ним оказалась неизменная брусничная курточка-венгерка, и надменно произнес:
– Ты прав, Володя. Наш Ванька-Каин в самом деле изрядный
