был большой охотник.
– После, Миша, оставь-оставь, – воскликнул Павел Дмитриевич, находясь в большой ажитации, и опытный камердинер сразу все понял, прибыло послание от государя.
– Никак, ответил вам царь?! Слава те осспади, – промолвил Миша, устраивая громоздкую посудину на заставленном столе, и, привстав на цыпочки, поглядел в окно прямо через плечо хозяина. – И впрямь государевы лошадки, ишь чего вышагивают. Не скачут – летят! А вторые саночки, интересно, чейные-с?
Министр пожал плечами.
– Это-то как раз не загадка, Зыков. Сие пожаловал с визитом новоиспеченный соседушка. Черт, как не вовремя! Ладно, давай-ка ты вот что, займи чем-нибудь нашего дорогого гостя. Прими у него шубей, шапку, трость, ну, сам знаешь… а государеву грамотку доставь, братец, в библиотеку. Прочту ее там. В такую минуту я должен быть один. А после, как позову, сразу веди любезного дружка ко мне. И шампанского не забудь, шампанского! Хотя нет, лучше коньячку-с… Ну, что стоишь? Марш-марш!
Не любивший собственной фамилии слуга тяжело вздохнул и поспешил выполнять поручение, умудряясь при этом сохранять достоинство, присущее всем без исключения лакеям титулованных особ. Оставшись наедине с самим собой, Киселев облачился в цивильный наряд и не спеша спустился в библиотеку, нарочно задержавшись у стола для того, чтобы осушить бокал рябиновки и отправить в рот кусочек копченого поросенка. Граф почувствовал, что его все больше охватывает странное волнение и вдруг понял, что бессознательно тянет время, пытаясь отдалить неизбежное.
Оказавшись в маленьком, но чрезвычайно уютном помещении, сплошь заставленном шкафами полными самых разных по размеру, цвету и содержанию книг, Павел Дмитриевич благоговейно приблизился к каминной полке. На ней, рядом с откупоренной бутылкой Шустовского, белел заветный конверт, украшенный августейшими вензелями.
Дрожащими от нетерпения пальцами граф Киселев сорвал еще холодную с мороза императорскую печать и громко ахнул. В этот миг створки дверей решительно распахнулись, по всей видимости, резкий звук был принят камердинером за сигнал, и в библиотеку вошли двое. Слуга и гость.
– Ваше высокопревосходительство, – торжественно начал Зыков, не замечая бледности своего барина и не обращая внимания на его потерянный вид, – позвольте представить вам…
Зеленоглазый молодой человек, чье имя и чин пролетело мимо ушей Павла Дмитриевича, с вежливой улыбкой поклонился хозяину и, кажется, что-то сказал. Граф не слышал произнесенных слов, перед его взором застыла только что прочитанная поздравительная открытка. Всего три строчки:
"Его сиятельству графу Киселеву П.Д.
Соблаговолите принять от нас высочайшее поздравление с Рождением Господа нашего Иисуса Христа. Николай. Декабрь года 1840-го".
Письмо было исполнено скупым почерком секретаря, без привычной подписи государя-императора. Обыкновенная канцелярская карточка к Рождеству.
