Вода на этой неделе будет, я только что от строителей. Будет и тепло, и вода горячая.
— Ручаешься, Павел Егорович?
— Ну, какие шутки в моем положении. А вот с электричеством плохо — будем только по вечерам включать. Днем строители на этих дизелях работают. Так что, Зоя, можешь спокойно сидеть.
— Я и говорю — садись на весь день. Мужик с работы придет, как раз чего-нибудь подогреешь…
Бабы взорвались хохотом. Засмеялся и Смолин.
— Серьезно, бабоньки, — сказа он. — Вы подумайте, жил кто-то из вас так когда? Ведь все вам… И еще лучше будет. Сами же все знаете. Потому и смеётесь, хотя и сердиться есть за что. Есть, не говорю, что нету.
— Разговор идет — уедете вы от нас, Павел Егорович?
— Если честно — не решил я ещё. Дел много. А на другого вешать вроде и нечестно. А?
— Так ведь сколько работали, надо бы и до хорошей жизни вместе.
— Ой! — сорвалась с плиты Зоя. — Припекло!
— Строители на обед пошли. Разбежались, бабы, может, поспеем…
Бабы, оживленно переговариваясь, быстро исчезли. На кухне остались только Смолин и хозяйка.
— Ты извини меня, Павел Егорович, общество упросило. Дом-то наш у дороги…
— Эх, бабы, бабы… Цены вы себе не знаете…
Дела семейные
Дверь в избу Анисимова резко распахнулась, и на крыльце возник пьяный Филимон. Анисимов, читавший книгу, отложил ее в сторону.
— За бабой за своей я к тебе, председатель. Домой ей пора… Марья!
Анисимов смотрел на Филимона и молчал.
— Дом запустила… Все здесь, выхаживает тебя. Я говорю — вот ты ему нужна, а она опять сюда.
Филимон поискал глазами, куда сесть — единственный стул стоял у кровати Анисимова, — сел на порог у двери.
— Бедно живешь, Петр Емельянович. Не нажил ничего или бережешь?
Анисимов молчал.
— Значит, не нажил… А мы с Марьей прошлый год шифанер купили. Полированный… С зеркалом. Наташке холодильник подарили на свадьбу. Спасибо, говорит, папа…
В лице Анисимова наконец что-то дрогнуло. Но он опять промолчал.
— Прости ты меня, Петр Емельянович. Пьяный я… Сам не знаю, что нему…
Некоторое время в избе было совсем тихо.
— Мне-то что обидно… Сколь она тебя ждала. Ко мне, думаешь, чего притулилась? От обиды от бабьей, да пожалела маленько. Так и жили потихоньку. Я Наташку-то любил… слова никогда не сказал. Загулял вот теперь… Жизнь так-то пошла. Ты не серчай…
Филимон пригорюнился.
А по улице в это время бежала Наташа. Рывком распахнула дверь в избу Анисимова, увидела сидящего на пороге Филимона, лежащего отца…
— Наташка… — сказал Филимон. — Хорошую мы тебе дочь вырастили, председатель?
— Иди домой, — сказала Наташа. — Мать обыскалась…
Филимон тяжело поднялся:
— Врешь ты, Наташка. Добрая… — сказал он Анисимову. — Пошел, пошел…
Он вышел. Наташа закрыла за ним дверь и повернулась к отцу. У того поползла по одеялу и упала на пол книга. Наташа подошла, подобрала, заботливо подоткнула одеяло, решилась — села в ногах.
— Я тебя и разглядеть-то еще не могла, как приехал. Все тайком, издали…
— Красивая ты стала… — хрипло сказал Анисимов. — Думал — какая ты стала? Мать такой была…
— Все равно не прощу тебе. Никогда не прощу… Мама говорит — ты лучше всех, честнее всех, умный, добрый… А я не верю. Так она любила тебя… А ты? Как она еще могла говорить о тебе, прийти сюда?
Анисимов дотронулся до руки дочери.
— Взрослая ты уже… Женщина… Ты поймешь. Я тебе все скажу. Матери не сказал, тебе скажу. Тебе надо. Не поехал я к вам, когда меня выпустили. Не мог поехать. Жить с матерью не мог…
— Как… не мог?
— Рана там открылась старая. Лечения не было. Так все… Потому что мать любил, не мог сюда. Приехал — думал, посмотрю только… А уехать теперь не могу. И сказать ничего не могу. Так все… Мертвый я уже. Давно мертвый. Так всё получилось…
Наташа обхватила руками сухонькое тело отца, замерла, боясь даже дышать.
Живая история
В избе у Марьи Федоровны чинно сидели самые старые жители деревни. Последней пришла старуха Мизанова, потихоньку примостилась на лавку у самой двери.
Марья Федоровна поднялась из-за стола:
— Вот как нас тут… Целое собрание собралось. Кого я прийти-то просила, поняли?
— Всю ветошку соскребла по деревне.
— А деда Матвея пошто нет? Самый старый наш.
— Клуб что ль какой, Федоровна, сорганизовать собралась? Навроде ветеранов каких…
— Историю вам, старики, рассказать одну хочу. А сюда тех позвала, кто во время войны и после войны от голоду здесь пух, кто здесь тогда землю пахал, детей ростил… Каждый к этой истории слово свое может добавить.
— Что и говорить — поднатужились мы тогда, до сих пор спины не разогнуть.
— Я как на нынешних посмотрю — Господи! И чего только нет у них. Так-то подумаешь, а ведь через нас все…
— Рассказывай, Марья, рассказывай…
— Напомнить я вам, старики, хочу, за што за Анисимовым моим в сорок девятом пришли. В аккурат по весне по самой. Весна-то была какая, помните?
— Чего и говорить. Председатель был, сейчас поискать таких-то…
— И на ордена не глянули, на боевые заслуги…
— Все на себя взял. Всё как есть…
— Это ж Лытка тогда на него петицию написал. Он, ирод…
— Не сказывал, Марья,
