один из бригадиров.
— Потихоньку значит… — поднялся Смолин. — Вот что… Ни одного акта о приемке я подписывать не буду. Пока не сдадите все полностью.
Поднялся и начальник ПМК.
— Задержите выплату премий по участку, и только.
— Да нет, не только. Я думаю, вопрос будет стоять шире.
— Я не понимаю, — поднялся один из рабочих. — Мы что — работали плохо? Я неделями семьи не вижу…
— Вы же знаете объективные причины отставания строительства, — стал доказывать сидевший напротив Смолина прораб, с которым у того за годы работы сложились почти дружеские отношения. — Это же эксперимент… Тем более, в таких экстремальных условиях.
— Сейчас… Сейчас-то вы можете строить? Стройте. Дороги есть, база есть, — не сдавался Смолин.
— Надо по-другому как-то решать этот вопрос, Павел Егорович… — снова вмешался представитель заказчика.
— Да мужики, как узнают — все отсюда снимутся… — не унимался все тот же рабочий.
— Не шуми за всех! — одернул его другой рабочий. — Он тоже не чужое требует. За ним тоже люди.
— И совершенно нечего волноваться. Дома мы через месяц заканчиваем, — пообещал прораб.
— Откровенно говоря, меня этот вопрос не очень волнует, — оборвал завязавшийся спор начальник ПМК. — Я ведь понимаю, почему ты такой храбрый, Павел Егорович, слухом земля полнится. Договоримся с новым директором. А обстановку я доложу на ближайшем бюро райкома.
Смолин собрал свои выложенные было на стол бумаги и пошел к выходу. В дверях остановился.
— Пока директор здесь я. И все дальнейшие вопросы будете решать со мной. Это — раз. Вопрос о работе вашего ПМК, вопрос о дальнейшем планировании я тоже буду вынужден просить поставить на обсуждение бюро райкома. Вернее — я уже просил это сделать… И предупреждаю, что не отступлю, пока… пока вопрос не будет решен положительно для дела. Для всех нас…
Еще одно «производственное совещание»
Машина до сих пор не подошла, видимо, крепенько завязла на подъеме. Обходя лужи, Смолин направился пешком по той же дороге.
— Павел Егорович! — громко позвала его с балкона нового панельного дома какая-то женщина. — Загляньте к нам!
Издалека он не разглядел и не узнал ее, но послушно свернул к дому.
Пока он раздевался в просторной прихожей, еще носящей следы беспорядка недавнего переселения, женщина, которую он наконец разглядел и узнал, говорила не переставая:
— Просторно у нас нынче, Павел Егорович. С нашей избенки только на комнату и хватило вещичек. А нового чего прикупить не прихитримся никак. Я-то с фермы на ферму, а мой, как уйдет с утра, так не дозовешься… Вы уж за порядок не обижайтесь, обживемся еще…
— Обживешься, Иннокентьевна, обживешься. Куда проходить? Выкладывай, что там у тебя, а то у меня еще дел — конь не валялся.
— Я и говорю — не застанешь вас никак. Бабы ходют, ходют… А на кухоньку сюда, Павел Егорович…
Приоткрыв дверь на кухню, Смолин в растерянности остановился.
— Заманили все-таки… — укоризненно посмотрел он на хозяйку.
Кухня была полна женщин. Хозяйка прошмыгнула и спряталась за их спинами. Смолин тяжело вздохнул:
— Куда садиться прикажете? Разговор, смотрю, у вас долгий…
— Надолго не задержим, Павел Егорович, — поднялась со своего места одна из женщин. — Ты человек занятой… У нас тоже семеро по лавкам, да и на дойку скоро бежать. Ты вот на мое место садись… Садись, не стесняйся, не укусим. А я… — она подошла к новенькой электроплите, защелкала, включая, всеми ручками… — я на этой новой печке посижу. Пока стерплю — говорить будем. Правильно, бабы?
Бабы дружно прыснули. Женщина спокойно села на конфорки печи, но Смолин садиться не стал, так и остался у двери.
— Эдак вы меня, бабоньки, до ночи продержите, — улыбнулся он, пытаясь обратить разговор в шутку. — А я еще не завтракал сегодня…
— Потерпишь, товарищ директор, наши мужики так-то обеда ждут…
Бабы загомонили.
— Не знаешь, когда управляться. Воду по дням ждем…
— Понаделали крантиков, как в бане, для смеху только…
— А у меня свекровка на них корыто вешает — гвоздь-то в эту стену не вобьешь никак.
— Во двор-то куда бежать? Мужику хорошо — за угол вышел…
— Тихо, бабы! — перекрыл всех голос сидящей на плите женщины. — Вот что хорошо, Павел Егорович, в этой квартирке, так это лестница на второй этаж. Мой давеча приходит под этим делом — не совру, все как есть ступеньки задним мостом пересчитал. С поворотом, как запланировано, значит. Всё, говорит, завяжу теперь, а то без войны в инвалиды попадешь.
Бабы снова засмеялись, зашумели.
— Знала б — ни в жизнь с места не снялась…
— Думаешь, чего Пушмины комедь устроили? Она побывала, все обсмотрела…
— Да ты садись, Павел Егорович, садись, — командовала сидящая на плите. Смолин все-таки сел. — Ты нам, как директор, вот что скажи. Перевез ты нас, доверие оказал. Ладно, пока тепло было — туда-сюда. На двор до тайги добежать можно. Печурки, кто похитрей, на улице приспособили. А сейчас как же? Со дня на день снег. Что ж нам — обратно сниматься? В квартиранты в старую деревню проситься? Или, может, заявления тебе несть? Прошу, значит, по собственному желанию…
Бабы замерли.
— Значит, нехорошо вам всё? — спросил Смолин, не поднимая головы.
— Зачем всё-то… — подала голос какая-то женщина. — У меня сестра с городу приезжала, наахаться устала на квартиру. А я молчу за ней, как дура.
— Хорошо. Если вы считаете, что не знаю я ничего, не прошу, не требую — значит, не достоин я вашего доверия, плохой я директор…
— Мы разве о вас, Павел Егорович… — не выдержала хозяйка.
— Ну не стыдно вам, бабоньки? У вас на глазах люди работают, видите всё…
