поймëт и утешит вновь подступившие слëзы. Маме. Кому же ещё? Ей можно рассказать всë, не выбирая. Признаться, покаяться, разрыдаться от сожалений у неë на плече. И она утешит.
Мила вытерла щëки и спустилась на первый этаж. Лишь в прихожей она поняла, что не закрыла дверь. Да и не смогла бы. Стоило подойти к ней ближе, как стало заметно, что замок выломан. Это случилось ещё до того, как Мила вернулась, иначе бы она услышала.
Значило ли это, что Фринн здесь? Мог ли он прямо сейчас прогуливаться где-то по дому? От ожидания новой встречи спëрло дыхание. И ярче огня вспыхнул вопрос: почему же молчит мама?
— Ма-ам, — простонала Мила. Набрала воздуха побольше и закричала: — Мама?! Ты где?!
Ответа не последовало. По комнатам блуждала вязкая тишина, из которой захотелось немедленно вырваться. Жадно втягивая воздух, Мила побежала в оранжерею, но уже в столовой увидела опрокинутый стол и разломанные стулья.
— Мама!!! — завопила Мила.
Мысль, что всё повторяется в точности, как в доме Инны, сводила с ума. Казалось, сейчас Мила войдëт на кухню и увидит там…
— Нет!!! — разрыдалась она.
На ватных, будто чужих ногах Мила подошла к двери, заглянула за неë. И пусть на кухне не было ничего похожего на обглоданный труп, легче от этого не стало.
Следом Мила сунулась в оранжерею, но и там мама не отозвалась. Только перед тем, как покинуть кухню, Мила услышала за дверью в подвал всхлипы.
— Кто там? — громко произнесла она. — Мам, это ты?
Вместо ответа кто-то охнул и затаился.
— Нюра? — предположила Мила. — Если это ты, можешь выходить. Тут только я.
Дверь скрипнула, приоткрылась и из-за неë опасливо показалась голова Нюры. Бледное лицо, на котором не осталось ни кровинки, ошалелый взгляд широко раскрытых глаз. Нюра осмотрелась и уже смелее выбралась целиком.
— Госпожа, вы б видали, что тута творилося, сами б в подвале спрятались.
— Где мама? Что с ней? А с Максимом? Что произошло вообще? Почему весь дом вверх дном? — накинулась на неë Мила с расспросами.
А Нюра вся сжалась, попятилась. Шею втянула и зажмурилась, будто еë бить собрались. Что ж она такое увидела, раз даже Мила еë напугала до полусмерти?
— Прости, Нюрочка. Расскажи, что случилось? — мягче спросила Мила, сделав над собой усилие.
Внутри всë клокотало, кипело, рвалось наружу лавиной эмоций. Но дай им волю, и Нюра закроется. Из неë потом клещами слова не вытянешь.
— Мужчина приходил, — робко произнесла она и замолчала.
— Как он выглядел?
— Высокий такой, красивый. Но в глазах холод колючий. Я как его увидала, так и поняла: не с добром явился. А он всё в дом просится. И так всё мягко стелит, будто я дура какая и ничегошеньки не понимаю.
— Фринн? Похоже, это был он, — предположила Мила.
Нюра округлила глаза ещё больше и заговорщицки прошептала:
— Не нужон он вам, госпожа. Он злой. Я никогда злее людей не видала. «Пусти», мне говорит, а я дверь закрываю. Он как шарахнул ногой! Я аж Дэву чуть душу не отдала. Тут и хозяйка вышла на шум, отчитывать его стала. Я токма и успела подумать, что беда приключилась, а он хвать хозяйку за волосы и в столовую потащил.
— И что, никто из соседей на крики не пришëл? — удивилась Мила.
Нюра замотала головой.
— Нет. Уж сколько мы кричали тут, а всё одно никто не заметил. Ох, да… Простите меня, госпожа, дуру грешную! Не уберегла я матушку вашу. Ох, не уберегла…
Нюра жалобно захныкала. Мила обняла еë, уткнулась носом ей в плечо, и сама не сдержалась.
— Значит, он и маму убил? — простонала она.
Нюра отстранилась, промокнула глаза замызганным фартуком и всхлипнула:
— Не убил он еë. Не убил. Не здеся, точно. Он в столовую хозяйку оттащил да стал допытывать: «Где», говорит, «карта? Давай еë сюда!». А хозяйка и знать не знает, чего от неë хочут. Какая-такая карта? Будто мало карт в мире нарисовано. А мужчина то этот всё бесится, крушит всё, что не попадя. И орëт всë, орëт.
— А ты?
— А что я? Под лестницей затихорилася и вздохнуть боюсь. Он как рявкнет, так у меня внутрях всë околевает. Как громыхнëт чего, так и меня всю трусить начинает. А тут гляжу, он хозяйку в охапку взял, да понëс на улицу. Куды — не знаю, да только я про себя так решила: ежели он еë похитил, то и меня заберëт. А энто ж и не знаешь, что он там себе удумал. Вот я быстренько в подвал перебежала, дверь привалила, и так до вашего прихода и просидела.
— Ты всё правильно сделала. Сейчас надо городовых вызвать, — сообразила Мила и направилась в столовую.
А Нюра ей вслед спросила:
— Прибрать тут, госпожа? А то городовые приедуть, так негоже их при таком бардаке принимать.
— Не трогай ничего. Тут могут быть улики. Пусть всë на месте лежит.
— Ну, улитки, так улитки, — растеряно пробормотала Нюра, озираясь.
Мила подошла к овальному зеркалу-экрану, криво висевшему над поваленным столом. Провела рукой, пробуждая обозреватель эфира, в облаке иконок выбрала телефон. Но набрать номер не успела. Телефон зазвонил сам.
Номер был незнакомый, но отклонить его Мила не смогла. Интуиция подсказывала, что это не реклама и звонок важен, как никакой другой.
Поколебавшись, она нажала «Ответить». На экране всплыло окошко с видом на тëмную комнату. Голые бетонные стены, покрытый пылью серый пол. В центре стоял стул, и на нëм даже кто-то сидел, но пока он оставался в тени и различались лишь очертания.
— Привет, Мила, — прозвучал спокойный голос Фринна.
— Что тебе надо? — грубо отозвалась Мила. — Что ты сделал с моей мамой?
— Пока ничего.
Раздался щелчок, и над стулом вспыхнула лампа. От потрясения Мила закрыла рот ладонью и отступила. В центре комнаты сидела Наина Вячеславовна. Еë домашняя одежда была растерзана, волосы всклокочены. Она безвольно склонила голову на грудь и не двигалась.
— Мамочка, — прошептала Мила.
Она ощущала, как грудь еë наполняет та ярость, которую не остановить страхом. Она тверда и остра, и жалить будет насмерть. Но пока Фринн оставался где-то там, на другом конце линии, утолить жажду мести было невозможно.
— Мне пришлось прибегнуть к такому варварскому методу, чтобы ты исполнила мою просьбу. Поверь, я и сам не в восторге. Хотел обойтись изящной манипуляцией, но ты оказалась непроницаемой идиоткой. Беда, если в доме такие курицы живут.
Фринн вышел в зону видимости. На губах его играла самодовольная ухмылка, но округлившиеся желваки выдавали, как он напряжëн.
— Что тебе от
