Книга Африка - Растко Петрович

Африка героев, тайн и эпосов. Куропатки-убийцы. Ночь на Нигере, охотники на бегемотов и голубые обезьяны у могилы Сумангуру.

Я вновь предоставлен сам себе. Возвращаясь в потёмках, пытаюсь прибиться то к компании юношей, то к стайке девушек, заговариваю с ними, но лиц собеседников не разглядеть. Вдруг вижу: навстречу шагает белый человек с фонарём. Поймав меня в пятно света, он подступает, его лицо выражает радушие и вместе с тем омрачено грустью.

– Добрый вечер!

– Добрый вечер, вы давно тут?

– Я местный, живу тут на окраине, занимаюсь торговлей. Когда я узнал, что вы приехали на грузовике Фонтена, надеялся, что он пошлёт за мной. Потом подумал – наверное, это вам не захотелось со мной встретиться.

– Такого и быть не могло! Я тоже ничего не понимаю! И вот уже два дня ломаю голову, как добраться до реки Нигер, у меня рушатся все планы.

– Очень даже вас понимаю! Вот я и решил вас найти. Дело в том, что у меня есть партия товара, несколько мешков местного перца, которую я должен отвезти в Бамако, да хоть завтра.

– И вы можете взять меня с собой?

– Могу.

Смотрю на этого человека – единственный, кто освещён в этой ночи, он выглядит довольно странно. Невысокого роста, полный, он чуть не плачет от радости, что сможет сделать мне одолжение. Узнав, что я оказался в непростой ситуации, он решил прийти мне на помощь. Он готов совершить свою поездку на несколько дней раньше, чем собирался, и преодолеет вместе со мной пятьсот километров – это всё равно что от Белграда до Гевгелии62; настолько у белых в этих краях силён закон гостеприимства.

Впрочем, мой новый знакомый не европеец, а ливанец, именно ливанец, а не еврей: белые считают ливанцев наполовину темнокожими, негры – наполовину белыми. Может быть, потому у этого левантинца63 столь унылый вид: здесь все его считают чужаком – даже Фонтен, принимая меня, о нём не вспомнил, а и никто из негров, с которыми мне случалось говорить, о нём не упомянул. Да, ему удалось каким-то загадочным способом, незаметно для окружающих, что характеризует его как скрытного восточного человека, сколотить некий капитал. Он сетует на тяжёлую жизнь, на свои болячки. Поговорив немного о Ливане, мы любуемся звёздами. Южные созвездия для моего собеседника дело привычное, и он показывает мне те, что прежде не были мне известны, рассказывая об их движении по небесному пути.

Выезжать решили на рассвете. Мои чернокожие друзья Зана, То, Дьяндуба и другие, подрагивая от холода, вышли меня проводить. Их кожа, блестящая и гладкая днём, теперь покрыта мурашками и кажется посыпанной пеплом. Мне вдруг становится очень жаль расставаться с ними. Вот бы остаться с ними навсегда – в той части мира, где жизнь столь проста и тиха!

Светло-зелёный грузовик ливанца впервые выезжает из гаража, крытого пальмовыми листьями. Шофёр, негр, выписанный из Буаке, почему-то совсем не внушает доверия. Ливанец наблюдает за погрузкой мешков, заполненных мелкими перчиками, от запаха которых першит в горле. Увидев, сколько у меня багажа, он, несмотря на то что я согласен половину вещей бросить, снимает по меньшей мере треть своего груза, а затем усаживается между мной и шофёром и, несколько раз перекрестившись, велит заводить мотор. Едем по бескрайней саванне, она, как всегда, довольно монотонна, хотя местами и живописна. Рыжие муравейники встречаются всё реже и становятся всё меньшего размера, зато – чаще вдалеке, у болот, где земля не сохраняет следов, – можно видеть процессии животных. Это целые стада, но издали не различить, то ли это буйволы, то ли слоны.

В тот день мы проехали триста километров с небольшим, по дороге нам попались всего две деревни. В первой останавливаемся на обед. Маленькая, скромная деревушка на берегу речки Багоэ, которая позже должна протекать через опасные болота вокруг Сана. Жители деревни – представители очень красивого племени, но грязные, трусоватые и нищие. Сначала при виде нас они бросаются врассыпную, как обезьяны. На головах женщин необычайно красивые расписные сосуды. Просим их принести нам воды. Берег речушки утопает в зелени, поэтому здесь много птиц – они кружат над деревней. Выше по течению – водопой, к реке безбоязненно приходят животные саванны, антилопы и ещё какие-то копытные, виды которых мне незнакомы. На деревьях вокруг хижины, возле которой мы едим, оказывается множество голой ребятни: дети поедают фрукты, скрываясь от палящего солнца.

Сегодня у меня именины. В этот день в Белграде и Палилуле, в моём саду и на Старом кладбище, наверное, лежит снег. А у меня такая сухость во рту и в гортани, что я едва могу говорить. Всё здесь раскалённое. Здесь солнце – враг, вода – враг, фрукты – враги. Следуя примеру ливанца, который считает, что проточная вода не несёт в себе заразы, я окунаю голову в каждый ручей, который мы пересекаем, и пью много и часто. В хорватских Фужинах, где мы с Дероко однажды проводили лето, ручьи были холодными; теперь они наверняка покрыты льдом. Чего бы я не отдал за малый кусочек того льда! Едем через вторую деревню – Бугуни64; от местных жителей узнаём, что в семидесяти километрах отсюда есть отличный лагерь, надо продолжить путь, чтобы в нём заночевать. А ночь уже совсем скоро.

Однако незадолго до наступления темноты с нами случается авария. Ливанец, привыкший, как и многие белые, совмещать передвижение по саванне с охотой, постоянно держит ружьё наготове: вдруг на расстоянии выстрела появится какая-нибудь дичь. Осердясь, что ничего крупного ему не попадается, он палит по птицам. После Бугуни мы уже проехали километров тридцать, и тут перед нами вспархивает куропатка. Поначалу она летит в том же направлении, куда движется наш грузовик, затем неосмотрительно сворачивает в сторону и оказывается не так далеко от нас. Ливанец целится и ждёт, когда добыча приблизится. К сожалению, чёрный шофёр не только следит за ней любопытным взглядом, но и неосознанно поворачивает руль в её сторону. В последний момент я замечаю, что грузовик едет прямо в глубокую яму-ловушку, вырытую неграми. Сосед успевает выстрелить, и тут нас всех заваливают мешки с перцем, посуда, тряпьё и прочий мой скарб.

Когда мы выбираемся – к счастью, никто не пострадал – ливанец всё ещё сжимает ружьё и дрожит от волнения. Мы оба смотрим на почти перевёрнутый грузовик: ливанец вложил в него пятьдесят тысяч франков, а я теперь вкладываю все свои надежды