быть через три часа».
Тогда он заскочил домой, где не появлялся сутки. К счастью, Вероники не было. Он принял душ, переоделся и уже собрался уходить, почти ушёл, когда зазвонил телефон. Поколебавшись с минуту, Шаламов всё же вернулся и снял трубку. Отец. Слушать бесконечные «потерпи» тоже уже достало, и Шаламов с трудом сдерживался, чтобы не наговорить грубостей.
— Да не могу я уже терпеть! Ты замотал уже этими своими «скоро-скоро». Мы просто уедем с ней. Вот она сессию сдаст, ну и я. И всё.
— Да не пори ты горячку, дурачок! Я же хочу сделать всё по уму. Уедете-уедете, но не прямо же сейчас. Лучше скажи, что там у тебя с сессией?
— Нормально всё с сессией, — Шаламов хотел вернуть разговор в нужное русло — ясно же, что отец намеренно сменил тему, но тут входная дверь открылась. Вернулась Вероника.
— Привет, — улыбнулась она радостно. Увидела, что он в кроссовках. — Только что пришёл или уходишь?
— Ухожу, привет, — пробормотал он смущённо и поспешно рванул к дверям.
Но вдруг остановился на пороге, повернулся к ней. Посмотрел в глаза и тут же отвёл взгляд. Нет, это просто уже невыносимо.
— Ника, послушай, нам нужно поговорить, — глухо произнёс он.
Она шумно, со стоном выдохнула, прижала руки к солнечному сплетению.
— Что случилось?
— Второй день желудок болит. То ничего, а то как прихватит… — Она согнулась пополам.
— Давай скорую?
— Да нет, я выпью сейчас лекарство, полежу, он успокоится. Может, чуть позже поговорим?
— Да, конечно.
— Ну, ты иди, не беспокойся, — Ника, держась за живот и тихонько кряхтя, прошла в гостиную.
Шаламов поколебался на пороге, но ушёл. Поехал снова в «Касабланку».
Хостес подтвердила, что управляющий вернулся, и показала, в какой стороне его кабинет. Проходя мимо VIP-зала, Шаламов не удержался и заглянул, поискал глазами Эм. А увидел её в униформе, и стало не по себе — сразу вспомнился тот злополучный ужин. Она его не замечала, слушала какого-то мужика и записывала в блокнотик. А мужик сидел с таким выражением лица, будто не заказ делал, а какие-то непристойности ей предлагал. Шаламов до скрежета стиснул зубы. Почему он так смотрит на неё? Надавать бы по этой сальной физиономии. И вдруг этот мужик погладил Эм по бедру. Шаламов аж задохнулся, но больше всего его потрясло, что Эм просто спокойно отошла, не отскочила, не… тут она повернулась, и он увидел, что Эм улыбалась. Она улыбалась ему, этому уроду, пока не увидела в дверях Шаламова. Улыбка её тут же сошла с лица, глаза расширились. Она направилась к нему, но он не стал дожидаться. Он бы просто не мог сейчас спокойно её слушать. Наговорил бы гадостей, вот и всё. Да и не хотел ничего слушать, потому что стало противно, потому что такое у него просто не укладывалось в голове.
К управляющему зашёл без стука. Выложил перед ним на стол деньги неряшливой кучей.
— Считайте, тут тысяча триста пятьдесят. И пишите расписку. Больше вам Майер ничего не должна, так?
Пётр Аркадьевич почему-то нервничал, но деньги пересчитал, убрал в сейф, расписку написал и подтвердил, что да, не должна.
— И ещё, не вздумайте ей сказать, что это я отдал её долг.
— А кто тогда? — непонимающе сморгнул Харлов.
— Ой, ну придумайте что-нибудь. Вы вон все какие изобретательные.
У входа его окликнула хостес:
— Вас Эмилия искала.
Он ничего не ответил, ушёл.
Глава 31
Не было, конечно, никаких желудочных колик. Просто у неё оборвалось всё внутри, едва он произнёс страшное: «Нам надо поговорить». А дальше уже мозг лихорадочно заработал, вот и придумалось на ходу притвориться, лишь бы не дать ему договорить. Да, она выиграла всего лишь несколько часов. Ну, может, день. А потом всё, конец. Вероника поняла сразу, что именно хотел он сказать. Вот теперь ей действительно терять нечего.
— Я согласна, — позвонила она Кристинке.
— Ну ты опомнилась! Чего так долго тянула-то? Гороховская спрашивала, я ей сказала, что уже ничего не надо. Юбилей ведь уже в пятницу, послезавтра.
— И хорошо! Жаль, что не завтра. А Гороховской скажи, что получит не сотню, а две или три… Он решил бросить меня…
— О… — сочувственно протянула подруга. — Ладно. Ну а ты договорилась с его другом? С ресторатором? А нашему герою-любовнику можешь достать на вечер нормальную тачку, не свою, разумеется?
— Договорюсь, — заверила Ника. — Да, могу.
* * *
С Лёвой пришлось потрудиться. Этот недомерок, живущий, между прочим, на даче её знакомого, вздумал изображать порядочность.
«Это подло! Я себе никогда этого не прощу».
Однако Вероника прекрасно видела, как жадно смотрел он на деньги, и понимала, что этот спектакль для него самого. Ну и для неё, конечно. То ли чтобы показать, что он не конченный подонок и идёт на заведомые муки, то ли чтобы приплатила побольше за эти самые муки. В конце концов сошлись на том, что она сразу даст ему половину — а это уже немаленькая сумма. Оставшееся же он получит только в том случае, если сумеет убедить Шаламова приехать к ресторану в нужное время, не раньше и не позже. Лёва с кислой миной сказал, что постарается.
Зато с Петром Аркадьевичем Харловым договориться оказалось проще простого. Он даже от денег сначала отказывался, но Вероника настаивала и управляющий не стал упрямиться. А получив конверт, буквально рассыпался в любезностях:
— Даже не переживайте, Вероника Сергеевна. Отправлю Эмилию часам к шести. Заранее предупреждать её не буду. Неожиданный заказ, мол. Так бывает. И не беспокойтесь насчёт транспорта, у нас на этот случай есть свои машины.
Однако настроение он всё-таки подпортил, сообщив, что здесь побывал Шаламов. Приезжал отдать долг за эту официантку. Вот значит, зачем он сдавал свои вещи в ломбард. Как же обидно!
С Кристинкой они созванивались весь день, обсуждая каждый шаг. И хотя вроде бы продумали чуть ли не каждую мелочь, в душе стремительно креп страх.
— Ты лучше живи эти дни у себя. Напиши ему записку, что дела какие-нибудь, а сама уезжай. Приедешь в субботу, когда всё будет сделано. Тебе надо не попадаться ему сейчас на глаза, чтобы он не успел с тобой поговорить, — советовала Кристинка. И вообще, она вела себя совсем не так, как прежде. Никакого ехидства, никакого злорадства. Наоборот, сопереживала, вдохновляла, подбадривала.
И всё равно Веронике не верилось, что всё получится. С замиранием боялась, что обязательно что-нибудь пойдёт не так, что Шаламов обо всём узнает. Успокаивала себя только тем, что хуже-то уже не
