во внимание все это этническое и географическое разнообразие, неудивительно, что каждая версия маринада на ростовском рынке немного острее, слаще, более или менее горькая, чем предыдущая. Гриша скептически наблюдал за нами, когда мы наполняли одну пластиковую коробку блестящими красными перцами, другую - ломтиками баклажана, плотно скрученных и начиненных измельченными грецкими орехами, и ещё нагружали в пакет маринованную капусту. Когда мы наконец вышли из павильона, нас окружили улыбчивые женщины. Гриша сказал, что они с севера России, из знаменитых грибных краев. В тот полдень было тепло, но они были закутаны в шарфы и облачены в толстые куртки, а к рукавам их были прикреплены связки сушеных грибов. Они медленно кружились на месте, раскинув руки, как приземистые живые рождественские елки. Я бы, наверное, купила у них грибов на пробу, но Юлия отсоветовала, потому что грибы были северными, и она не знала, ни как они называются, ни как их готовить.
Мы поднялись по лестнице в молочный отдел рынка, где все было белоснежным - ведра сметаны, томленный йогурт, кефир и горы творога. Но нам хватило сил удержаться и не начать снова пробовать все подряд образцы этих белых вкусностей. В другой части рынка находились прилавки, заваленные кучами сушеных фруктов и ягод: кураги, яблочных долек, разрезанных пополам груш, клюквы, барбариса, колец ананаса, чернослива и инжира; там же были мешки свежего фундука и грецких орехов, чаны с будто светящимися изнутри кишмишем и изюмом. Узбекский юноша взвесил для меня пакет кишмиша, сказал, что он будет стоить 800 рублей, добавил еще ложку и взял с меня 500 рублей. Это сделало его товары неотразимыми, и я набрала всего понемногу, но когда наконец принесла все домой и попробовала, у всего оказался один вкус – чего-то подкопченного древесным дымом.
Снаружи воздух был свеж и чист, но потом мы подошли к рыбным рядам и тут окунулись в атмосферу специфических запахов. Во второй половине XIX века, когда Ростов был одновременно крупнейшим портом и крупнейшим железнодорожным узлом на юге России, икра и местная рыба отправлялись на север через Ростов на внутренние рынки империи. В те дни рыбу либо коптили, либо хранили на льду. Передо мной же на дне пластиковых ящиков, заполненных водой, бились живые щуки, осетры и сомы; воду в коробах вентилировали из ржавого кислородного баллона. Рядом с ними стояли коробки с непрерывно шевелящимися раками, их черные глаза-бусинки блестели в глубине. Наверное, они рассматривали меня. Я не получаю удовольствия, разделывая их, а снятие их панцирей кажется грубым посягательством на их личную жизнь. Оторвать и высосать, выковырять и обсосать - мне это не кажется аппетитным. Однако пресноводные раки - желанное лакомство в любой стране, и мне было стыдно в тот вечер, когда друзья Юлии пригласили нас на ужин. Я просто не могла отдать должное гигантской чаше с раками, которую они поставили передо мной. Их маленькие тела с черными глазами похожими на бусинки заполняли чашу доверху, и казалось, что нахождение в кипящей воде их совсем не беспокоило.
Каждый прилавок на рыбном рынке был обрамлен золотистыми букетами вяленой и копченой рыбы, переливающимися в электрическом свете. Вопрос о качестве рыбы у каждого продавца запускал одну и ту же процедуру - узкий надрез, выполняемый тонким лезвием перочинного ножа под плавником. «До революции, - сказала Юлия, когда я сунула в рот предложенный мне кусочек рыбы, - на Дону было столько рыбы, что ее сушили и использовали вместо дров. Но во времена Советского Союза реку испортили промышленными отходами, и она уже никогда не будет прежней». «Мммм, спасибо, Юлия» - только и смогла выговорить я.
Центральный рынок с его коническими холмами сухофруктов, киосками с носками, шляпами, витринами с ножами и грудами сложенных друг на друга кастрюль не мог быть местом продажи скрипки. Но вот мы дошли до толкучки, блошиного рынка на трамвайных путях позади рынка, где позолоченные купола собора отражают небо, смиренные прихожане смешиваются с энергичными охотниками за скидками, и все оказываются равны перед Богом, когда дело доходит до того, что их норовит сбить проходящий трамвай. Очень старая женщина, стоя на рельсах, предлагала незапечатанные тюбики и коробочки с бытовыми ядами, вперемешку разложенными на картонном подносе, товар, который, конечно, может уничтожить ос, тараканов, крыс и муравьев в вашем доме - но, возможно, и вас тоже. Напротив нее женщина сделала в картонной коробке гнездо из нескольких вязаных шапок и заполнила его клубком бездомных котят, которых она постоянно перекладывала и переставляла, пытаясь создать впечатление сладости от их тощих тел и облезлых мордочек. А ещё один мужчина пытался продать пушистого щенка-пекинеса, а пока носил его, как перевязь на широкой груди.
Именно в этом удаленном месте, среди ненужных домашних животных, пучков свежего укропа, редиса и сломанных радиоприемников, Лев мог наткнуться на старика, торгующего хламом с тротуара. Я видела у трамвайных путей кого-то очень подходящего, и все, что он предлагал — это помятый чайник, чашку и пару стоптанных до дыр армейских ботинок. Наверное, первоначально Лев и не искал здесь скрипку, тем более такую потертую и без струн. Но подобно человеку, который заводит себе много собак или рожает так много детей, что появление еще одного уже не имеет значения, он почти автоматически начал бы торговаться из-за неё с продавцом, как бы отвлекая внимание на другие товары. Он бы проверил чайник на предмет утечек, приложил поношенные сапоги к ноге, определяя их размер, и поинтересовался бы блюдцем для треснувшей чашки, и только потом завел бы разговор о скрипке. Он мог бы даже купить чайник по запрошенной цене, поскольку в этом месте полезность была единственным критерием ценности, но он покинул рынок со скрипкой под мышкой. Это случилось в его жизнь так же неожиданно, как неожиданно появляется в доме бездомная кошка, проскользнувшая через заднюю дверь, но он сразу же распознал в той скрипке исключительный инструмент.
Большую часть своего времени Лев вынужден был посвящать игре на скрипке в группе, сопровождавшей армянские свадьбы, но зима, время моего визита - ни в одной стране не лучшее время для свадеб, и Юлии пришлось придумать другие способы познакомить меня с армянской диаспорой Ростова и их музыкой. План созрел, когда мы, преодолевая вечерние пробки, возвращались в отель. А может это случилось, когда один из множества добрых друзей Юлии усадил нас в свою машину и направился туда, куда, по его мнению, должна была привести история скрипки. Тронувшись, он оглянулся через плечо
