— Послушай меня, Ифигиния. Ты образованная женщина и, конечно, изучила огромное количество обнаженных мужских статуй, но поверь, ты ровным счетом ничего не смыслишь в подобных вещах.
— Но я изучала оригиналы, милорд. Оригиналы, а не одни только копии!
Он взял ее лицо в свои большие ладони и заставил поднять глаза.
— В следующий раз будет гораздо приятнее, Ифигиния. Клянусь тебе.
Она пытливо всматривалась в его лицо.
— Правда?
— Ты должна поверить мне. — Он легонько коснулся губами ее губ.
— Да, Маркус! О да, я верю тебе! — Привстав на цыпочки, она обхватила его руками и поцеловала с той же радостной готовностью, какую выказывала с самого начала их отношений.
Губы ее были нежными, теплыми и необыкновенно возбуждающими. Ее грудь прижималась к его телу. Маркус чувствовал нежные изгибы ее бедер, прикасавшихся к его ногам. Еще ни одна женщина не была так прекрасна в его руках!
Но еще важнее, что ее страстное влечение к нему не угасло, оно все еще горело в ее крови, как горят и переливаются свет и тепло в хрустальной призме. Значит, той ночью он все же не загасил своей неосторожностью это пламя.
Маркус почувствовал огромное облегчение.
Она все еще хочет его. Его неуклюжая близость не уничтожила ее влечения, не уменьшила в ней жажды его ласк. Все будет превосходно.
Он неохотно поднял голову и посмотрел на Ифигинию:
— Так, значит, решено?
Ифигиния робко улыбнулась ему:
— Я не возражаю против еще одной попытки, если вы в самом деле уверены, что она поможет…
— Уверен, — сказал он, а про себя поклялся, что не разочарует ее.
— Должно ли это означать, что вы не возражаете против продолжения нашего романа? — с надеждой заглянула ему в глаза Ифигиния.
— Это означает, — уверенно ответил он, — что мы должны как можно скорее пожениться.
Ифигиния застыла:
— Я уже сказала вам: это невозможно.
— А я уже сказал вам: ничего невозможного нет.
Она упрямо сжала губы:
— Маркус, обещайте мне честно ответить на один вопрос.
— Я никогда не лгу тебе.
Она грустно улыбнулась:
— Еще одно правило?
— Да.
— Отлично, тогда спрашиваю. Скажите, стояли бы вы здесь, уговаривая меня выйти за вас замуж, если бы убедились в том, что я действительно вдова, искушенная в супружеских утехах?
«Черт возьми, я должен был предвидеть ловушку», — подумал Маркус. Капкан неожиданно захлопнулся — и он позорно растерялся.
— Черт возьми, Ифигиния, это совершенно не важно.
— Нет, Маркус, для меня это очень важно.
Пропасть разверзлась под его ногами.
— Кто знает, что было бы, окажись вы и в самом деле той, за кого себя выдавали. Я никогда не встречал женщину, похожую на вас, Ифигиния… Откуда мне знать, что бы я предпринял!
— Если бы я оказалась той, за кого себя выдавала, вы предложили бы мне остаться вашей любовницей. Или я не права?
— Проклятие, Ифигиния, откуда я знаю?! Я человек науки и привык иметь дело с фактами, а не с предположениями о том, что было бы, если бы…
— Отвечайте, Маркус. Это очень важно.
— Ответ на ваш чисто умозрительный вопрос может быть только один — я не знаю ответа.
— Зато я знаю, — мягко ответила она. — И этот ответ — нет. Поэтому и я вам скажу только одно — нет.
— Разрази вас гром, женщина, неужели вы не осознаете всей серьезности положения?! У вас нет выбора.
— Будь я восемнадцатилетней девчонкой, не способной содержать себя и полностью зависящей от мнения окружающих, — тогда бы это было так. Но мне двадцать семь, я финансово независима и могу смотреть свысока на правила света.
— Ифигиния…
Она обхватила себя руками за плечи.
— Я столько лет терпела диктат общественного мнения маленькой деревушки! И я не намерена терпеть то же самое со стороны лондонского света! — Она презрительно пожала плечами. — Я до сих пор просыпаюсь среди ночи и вспоминаю, как должна была прикусывать язычок, когда наш викарий останавливал меня, чтобы прочитать очередное нравоучение о правилах приличия.
Маркус вдруг понял, что сочувствует ей.
— Я тоже вырос в маленькой деревушке и прекрасно знаю, каково приходилось вам в вашем Дипфорде.
— Этому не было конца, — прошептала Ифигиния. — Всюду были глаза… Никто не любил маму с папой… Они посвятили себя искусству, понимаете?
— Я все знаю.
— Родители учили меня не обращать внимания на грубое, бестактное поведение окружающих, но, подумайте, разве могла я вести себя так же независимо после их смерти! Ведь я должна была кормить себя и сестру. А потом еще ко мне приехала Амелия — одинокая, без гроша в кармане.
— И ты должна была содержать и себя, и их обеих…
— Да. И ради этого подчиняться всем очаровательным маленьким правилам, по которым привыкли жить добрые жители Дипфорда, — черт бы побрал их всех вместе с их правилами! — Она вздрогнула и бросила взгляд в окошко. — Сквайр Хэмптон и его жена все время давали мне добрые советы. Миссис Калдер, проживавшая возле моей академии, вечно бубнила о том, что наставница юных леди должна быть образцом приличия. Викарий и его женушка постоянно суетились, ожидая, когда же я наконец оступлюсь и меня засосет болото разврата.
Маркус обошел стол, шагнул к ней и снова крепко обнял:
— Я все понимаю.
— Всюду были глаза… Все время надо было следить за собой. Мы трое полностью зависели от доходов академии, а сама академия зависела от добрых отношений с Хэмптонами, викарием и жителями Дипфорда — именно они устанавливали правила, по которым заставляли жить всех остальных.
Маркус крепче прижал ее к себе, вдыхая цветочный аромат ее волос. Как странно, но у него было такое ощущение, что за эти минуты Ифигиния стала очень близка ему — так близка, как никто другой за всю его жизнь.
— Мне известно, что такое быть связанным ответственностью, — шепнул он в ее волосы. — И чужими правилами.
— В прошлом году я навсегда оставила Дипфорд и не собираюсь больше возвращаться туда — ну разве что изредка буду навещать сестру. Я собираюсь последовать твоему примеру, Маркус. Если без правил не обойтись, то пусть это будут мои собственные правила.
Маркус нежно скользнул рукой по ее прямой гордой спине:
— Я лучше, чем ты думаешь, способен понять твои чувства, но все равно не позволю тебе оставаться моей любовницей!
— Но почему?!
Он помедлил, подыскивая какой-нибудь весомый решающий аргумент.
