Пока я раскладывала блюдца под заказанные чашки с кофе, а в перерывах составляла грязную посуду в посудомоечную машину, вдруг ощутила, будто за мной наблюдал невидимый глаз. Может, он весь день на меня смотрит, а я только сейчас очухалась? И это было вовсе не привидение. Нет! Какое-то ощущение недосказанности, недоделанности, отсутствие благословения на новый этап жизни.
Услышав шкрябание по металлической миске комбайна, я влетела, словно по наитию, в кухню, надеясь увидеть там Беату. Это было воспоминание с полным погружением в прошлое, когда здесь вместо Леи и Антонио еще были бабушка и ее помощница. Яркое февральское солнце совсем не грело в эти дни умирающей зимы, зато его слепящие лучи через маленькое боковое окошко заливали светом все внутри. На какое-то мгновение мне показалось, что вместо Антонио за столом сидит Беата, громко стуча ложкой по миске.
Я быстро собрала коробку из четырех пирожных, механически забежала в гардероб за пальто и сумочкой, предупредила Лею, что минут через тридцать вернусь, и переспросила: — Улица Двадцать Пятого Апреля, шесть?
Она сначала непонимающе задержала на мне взгляд, но спустя пару секунд радостно закивала. Только бы не было слишком поздно!
Глава 25. За прощением
Карминьяно, где жила теперь Беата, был милым городишкой с круглой центральной площадью, посреди которой находился средневековый фонтан с лепниной из серого камня. Вокруг хороводом располагались желтые кирпичные двухэтажки. Еще со времен этрусских поселений местные жители возделывали здесь земли: выращивали виноград и собирали оливки. Карминьяно так до сих пор и называют городом вина и оливкового масла. Говорят, даже известный итальянский торговец и финансист Датини заказывал здесь вино для своего погреба.
Я припарковалась на площади, захватила с заднего сиденья коробку с пирожными и пошла искать улицу Двадцать Пятого Апреля. На самом деле заблудиться здесь было сложно, ведь дом Беаты располагался сразу направо от площади, за баром, где уже собралась стайка шумных мужчин в ожидании предстоящего футбольного матча.
Фасад дома, где жила Беата, немного облупился, зато меня встретил маленький ухоженный внутренний дворик с несколькими оливковыми деревьями. Вдоль плиточной дорожки стояли вазоны с геранью, ночной красавицей, базиликом и розмарином. Я подошла к желто-коричневой армированной двери и нажала кнопку звонка под именем Beata Esposito. Дверь открылась, и передо мной предстала копия Беаты, только более молодая и в очках:
— Здравствуйте. Вы к кому? — по ее акценту я поняла, что она тоже с юга. Детей у Беаты не было. Скорее всего, это ее племянница.
— Я хорошая знакомая Беаты. Можно к ней? Я привезла сладости из нашей кондитерской ко Дню влюбленных.
— Тетя уже давно с постели не встает и гостей не принимает, — сухо ответила она и приготовилась закрыть дверь прямо перед моим носом.
Но я не сдавалась, вставив ногу между дверью и косяком:
— Я уверена, что она будет рада мне. Скажите, что я — Ассоль.
Но внутри закралось немного сомнения, так ли это.
Она ушла в дом ненадолго, оставив приоткрытой дверь, и когда вернулась, категорично сказала, покосившись на коробку:
— Пройдите. Только вот пирожных тете нельзя!
Маленькая однокомнатная квартирка была скромной, но очень светлой и идеально убранной. На столе, покрытом белой кружевной скатертью, располагалась разрисованная в сицилийском стиле ваза со свежей лавандой. Она источала тонкий аромат чистоты и аутентичности.
Над столом сердито тикали настенные старинные часы.
Чуть дальше, в глубине находилась маленькая спальня, над железным изголовьем кровати висело деревянное распятие. Холщовые занавески на окне подчеркивали спартанский образ жизни хозяйки комнаты, который никак не вязался с ее щедрым сердцем и широкой душой.
— Из-за болей она почти не спала эту ночь. Я сейчас приготовлю вам кофе, — пробормотала недовольно девушка, поправляя пальцем очки на переносице.
Я приблизилась к Беате и коснулась ее скукоженной коричневой руки. Такие же глубокие морщины покрывали и лицо, делая его похожим на скомканный лен. Но седина в волосах виднелась по-прежнему лишь местами. Она открыла глаза и долго смотрела на меня. Потом снова прикрыла веки и несколько мгновений спустя опять открыла, будто внутри нее боролись светлые и темные силы. Я же смиренно стояла перед ней и ждала, готовая принять любое ее решение.
— Все-таки пришла… — едва услышала я и заметила, как из глаза побежала одинокая слезинка.
Я бросилась перед ней на колени и разрыдалась, освобождаясь от стыда, который все эти годы пожирал мою душу. А несколько мгновений спустя почувствовала, как ее слабая рука гладит меня по голове. Я подняла голову и сквозь слезы спросила:
— Ты простишь меня? Я правда не хотела!
— Перестань, глупенькая, — успокаивала она меня чуть слышно. — Знаю, что у тебя и жизни-то никакой не было. Все знаю, — почти шепотом сказала она.
В комнату вошла племянница с глиняной чашкой и, поднося ее Беате, с напускной строгостью приказала:
— Тетя, время пить отвар. Будете как розочка.
Девушка протянула мне кружку, чтобы я подержала, пока она повыше устроит подушки под головой тети.
— Я могу сама ее попоить, если вы не против, — предложила я.
— Конечно, синьорина, — буркнула Беата, почти так же, как это делала всегда, вызывая теплый трепет от воспоминаний счастливых времен. Она сделала первый, громкий глоток:
— Хорошо! Моя Агата — волшебница! Она ведь врач-гомепат…
Я улыбнулась ее варианту этого слова.
— Если бы вы раньше, тетушка, пожаловались на свое здоровье, я бы вас быстрее на ноги поставила, — с обратной стороны постели такими же маленькими, ловкими руками, как у Беаты, она приложила ладонь к тетиному лбу и покачала головой:
— Опять температура!
Придерживая голову Беаты, я время от времени давала ей отхлебнуть. Сама же рассказывала о том, что со мной случилось за все эти годы, пока мы были далеки друг друга.
Зелье и вправду оказалось волшебным, потому что, выслушав меня, Беата оживилась, задвигала руками и даже хотела было приподняться на кровати, когда я произнесла слова Монтанье о картине:
— Как? Ты ничего не слышала об этой истории? Девушка с васильками. Ведьмой она была. Ну, на эту картину, как на икону, молилась дочь папы римского, Лукреция Борджиа. Занималась любовными приворотами, чтобы увести из семьи знатных красавцев. Синьорина, не спрашивайте меня больше ни о чем! Я же невежественная! Ваша бабушка поболее знала, все говорила про какие-то хе… хере… ахе…
— Архетипы?
— Может! Понятия не имею.
— А где эта картина?
— Не знаю и знать не хочу. Сколько она смертей принесла! — она затихла и прикрыла глаза.
