– И как долго он собирается пить?
– Откуда ж я знаю? – я потянула к себе колбасный хвостик и засунула в рот. – Пока деньги не закончатся. Даром кто его поить станет?
И вот понимаю, что самолично Марисса за супругом бегать бы не стала. Гордость не позволила бы и все такое, но… почему никого не послали? Будто бы это нормально. И выводы, которые в голову лезли, мне совершенно, вот совершенно не нравились.
Но их я не озвучила.
Так и сидели.
Глен, будто услышав, что говорят о нем, заворочался и засопел, потом заговорил что-то и, главное, жалостливо так, прямо захотелось по голове погладить, утешая. Но вставать было лень, да и чай остывал.
– У бабушки день рождения скоро, – сказал Эль, отвлекая то ли от бывшего, то ли в принципе. – Будет прием. Нас пригласили.
– Угу, – ответила я.
– Я… отыскал подарок, – он покосился на бочку.
Собирается подарить бабушке руку демона? Оно, конечно, весьма себе редкость, да и бабуля у него с характером, но все же… он уверен, что пожилая эльфийская леди мечтает именно об этом?
– …но тебе нужно составить букет.
– Какой?
О составлении букетов я имела весьма отдаленное представление.
– Это обычай. Древний.
– Ага…
Вот только древних эльфийских обычаев мне не хватало.
– А если я… куплю?
– Это будет весьма… неуважительно.
– И розы не подойдут?
Что-то я крепко подозревала, что не подойдут. Эль пожал плечами. Ага, стало быть, может и подойдут, но подозреваю, что далеко не все и просто нарезать веник, даже если из сада градоправителя, будет мало.
– Рассказывай, – велела я.
– Искренний букет раскрывает отношение дарящего к одаряемому. Он может выражать восторг какими-то качествами. К примеру розы в сочетании с альстромерией…
…это еще что за зверь?
– …говорят, скажем, о невинности, если розы белые…
…сомневаюсь, что трехсотлетняя бабушка обрадуется, если ее прилюдно назову невинной…
– …или о страсти, если розы темно-красные, главное, не перепутать с вишневыми. Вишневые в сочетании с альстромерией воспринимаются двусмысленно, поэтому добавляют третий компонент. Уместны будут снежные ирисы.
– Хватит! – взмолилась я.
Ненавижу цветы.
То есть, до этого момента я была уверена, что к цветам совершенно равнодушна, Однако сейчас осознала – ненавижу.
И ведь пропустить нельзя.
И про букет не забудешь.
– Ты можешь взять любые, – Эль коснулся моей руки. – На самом деле формальные значения – это далеко не все. Нас учат гармоничным сочетаниям, однако моя бабушка всегда полагала, что растения следует чувствовать, а не пользоваться справочниками. Так оно вернее.
Чувствовать, стало быть.
Пока я чувствовала лишь глубокое раздражение и собственную беспомощность.
Ведро воды разбудило Глена быстрее уговоров. Он вскочил, отфыркиваясь, озираясь бешено, а на руке, главное, вспыхнуло кольцо тьмы. Интересный у него браслетик. Весьма интересный.
– Успокойся, – велела я.
– А… это ты…
– А ты кого ждал? – я ведерко отставила и ногой за спину задвинула, правда, оно не упустила случая грохнуться на пол, причем весьма немелодично.
– Мало ли…
– Ага, то есть ждал?
Глен отвел взгляд. А я велела:
– Рассказывай.
– О чем?
– Обо всем.
– Я, между прочим, вымок до нитки…
Так уж и до нитки. Спал он в кожанке, с которой вода скатилась, и в брюках, тоже от намокания защищенных, благо, хоть ботинки снять сподобился. А что до тряпок, то их я выкину, сожгу на заднем дворе, а пепел прикопаю на всякий случай, чтобы не возродились ненароком.
Глен неловко слез с печи, потянулся и поскреб живот.
– А поесть дашь?
– В рыло дам, – сказала я.
– Силенок-то хватит?
– У меня, может, и не хватит. Ничего, помощь кликну, если что…
– Этого своего… нашла себе… людей мало было?
– Мало, – согласилась я, глядя, как Глен пытается пригладить торчащие дыбом волосы. Помятый, похмельный он выглядел довольно жалко. Вот только жалость моя куда-то подевалась.
Наверное, дожди смыли.
А ведь и вправду, людей в моей жизни было немного, все больше нелюди, но и те какие-то неправильные.
– Когда ты так смотришь, мне становится не по себе, – он широко зевнул. – Выгонишь?
– Смотря до чего договоримся.
– Узнаю, всегда отличалась практичностью, – Глен обошел меня, не забыв пнуть ведро, отправив его в угол кухни. – Мне бы тогда присмотреться, глядишь и жил бы… нормально.
Он открыл шкафчик, вытащил горбушку хлеба, которую обнюхал со всех сторон.
– А больше ничего нет?
– Не наглей.
– Я, между прочим, три дня не ел.
– Зато пил вволю, – я наблюдала за ним, гадая, стоит ли ему верить.
Опыт подсказывал, что не стоит. Как не стоит и демонстрировать своего недоверия слишком уж явно. Вот… никогда не любила подобных игр.
…зато появилась интересная мыслишка.
По поводу букета.
– Пил. Причины были… твой ушастый здесь?
– Здесь.
Эль, в отличие от бывшего, обладал удивительной способностью не мешать.
– Зови, – Глен плюхнулся на стул. – С ним мне говорить интересней. Извини, но ты, ты – так, мелкая напасть, с которой они справятся. Знаешь, если б я хоть о половине того, что там творится, догадывался, когда с Мариссой закрутил… то есть, это она со мной закрутила.
– И чего ради?
У Мариссы всегда имелись поклонники. И я не говорю даже о студентах, восхищенных ее красотой, а еще связями, которые к этой красоте прилагались, скромно намекая, что избранника ждет неплохая карьера.
Нет, на нее обращали внимание люди весьма уважаемые.
Почему она выбрала Глена?
Почему не племянник градоправителя? Весьма себе представительный мужчина, с которым я несколько раз видела Мариссу, а она потом отмахивалась, что, мол, пустое, зануден до невозможности. Или тот северянин, подаривший ей шубу.
Шубе я завидовала.
Северянину тоже, поскольку был он высок, светловолос и собою весьма даже привлекателен. А Глен… если подумать, то странный выбор.
Ни родственников.
