Между тем Чезаре, боясь, что после сдачи крепостей Юлий II не сдержит слово и оставит его в плену, попросил через кардиналов Борджа и Ремолино, которые не чувствовали себя в Риме в безопасности и уехали в Неаполь, охранную грамоту от Гонсальво Кордуанского, а также пропуска двух галер в Остию, и через некоторое время она была получена вместе с сообщением, что галеры скоро прибудут.
Тем временем кардинал Санта-Кроче, узнав, что губернаторы Чезены и Бертиноро по приказу герцога сдали крепости военачальникам его святейшества, стал относиться к пленнику с меньшей строгостью и, понимая, что тот со дня на день будет отпущен на свободу, разрешил ему выходить в город без провожатых. И вот Чезаре, опасаясь, как бы по прибытии галер Гонсальво с ним не случилось того же, что произошло, когда он взошел на борт папской галеры, то есть как бы его не арестовали вторично, спрятался однажды в каком-то доме за пределами города и с наступлением ночи, сев на плохонькую крестьянскую лошаденку, доехал до Неттуно, там нанял лодку, доплыл до Мондрагоне, а оттуда добрался до Неаполя. Гонсальво встретил его с такими изъявлениями радости, что Чезаре, не догадавшись о ее причинах, решил, что наконец-то спасен. Его уверенность усилилась, когда он открыл свои планы Гонсальво и сообщил, что намерен добраться до Пизы, а оттуда идти на Романью, и тот позволил Чезаре набрать в Неаполе столько солдат, сколько ему будет угодно, и даже пообещал снабдить его двумя галерами. Чезаре, обманутый таким отношением, пробыл в Неаполе почти полтора месяца, всякий день обсуждая с испанским губернатором свои планы. Однако Гонсальво задержал его с одной лишь целью – успеть сообщить королю Испании, что враг у него в руках; ничего не подозревавший Чезаре в день отплытия разместил свои отряды на галерах и отправился в замок, чтобы распрощаться с Гонсальво. Губернатор принял его как всегда любезно, пожелал удачи и поцеловал на прощанье, однако у дверей замка Чезаре был остановлен одним из офицеров Гонсальво по имени Нуньо Кампехо, который арестовал его и объявил, что теперь он пленник Фердинанда Католика. При этих словах Чезаре глубоко вздохнул и проклял судьбу, позволившую ему довериться слову врага, ему, который так часто сам нарушал данное слово.
Чезаре немедленно отвели в замок и заперли в темнице. У него больше не осталось надежды, что кто-то придет к нему на помощь: он знал, что единственный преданный ему человек, Микелотто, арестован в Пизе по приказу Юлия II.
По дороге в темницу у Чезаре отобрали даже охранную грамоту, которую ему выдал Гонсальво.
Его арестовали 27 мая 1504 года, а на следующий же день посадили на галеру, которая, немедленно подняв якорь, взяла курс на Испанию. Во время морского перехода Чезаре прислуживал лишь один паж, а по прибытии на место его сразу же доставили в замок Медина-дель-Кампо.
Десять лет спустя Гонсальво, находясь в Лохе на смертном одре, признался, что теперь, когда он предстает перед ликом Господа, два греха гнетут его совесть: предательство по отношению к Фердинанду и нарушение данного Чезаре слова.
Чезаре пробыл в тюрьме два года, не переставая надеяться, что Людовик XII потребует его выдачи как пэра Франции, однако у Людовика, удрученного поражением при Гарильяно, которое стоило ему Неаполитанского королевства, хватало своих забот, и было не до кузена. Пленник уже начал приходить в отчаяние, когда однажды, разломив принесенную ему на завтрак краюху хлеба, обнаружил в ней напильник, пузырек со снотворным и записку от Микелотто. Тот писал, что, выйдя из тюрьмы, перебрался из Италии в Испанию и теперь вместе с графом Беневентским скрывается в близлежащей деревне; начиная с этого дня они каждую ночь будут дежурить на дороге от крепости к деревне с тремя добрыми лошадьми; теперь дело за Чезаре; он должен употребить напильник и содержимое склянки с наибольшей для себя выгодой. Когда весь мир позабыл о герцоге Романьи, о нем вспомнил сбир.
Тюрьма, в которой Чезаре провел два года, так ему опостылела, что он не стал терять ни минуты: начав перепиливать решетку на окне, которое выходило во внутренний двор, к вечеру он довел ее до такого состояния, что достаточно было сильно тряхнуть, и она бы сломалась. Однако этого оказалось недостаточно: окно располагалось примерно в семидесяти футах над землей, а из двора наружу вел только один выход, предназначенный для коменданта; он один имел от него ключ и никогда с ним не расставался – днем носил на поясе, а ночью клал под подушку. В этом-то и заключалась главная трудность.
Хотя Чезаре и был узником, с ним всегда обращались соответственно его имени и положению: каждый день, когда наступал час обеда, его отводили из камеры к коменданту, который как благородный и учтивый кавалер предлагал разделить с ним трапезу. Нужно сказать, что дон Мануэл был старым воякой, с честью отслужившим своему королю Фердинанду, поэтому, содержа Чезаре в строгости, как того требовал приказ, он весьма уважал столь отважного военачальника и с охотой слушал его рассказы о всяческих баталиях. Часто он просил Чезаре не только обедать, но и завтракать вместе с ним, но пленник по какому-то внутреннему побуждению всегда отказывался от этой милости. Это сослужило ему добрую службу, поскольку, оставаясь по утрам в одиночестве, он смог получить от Микелотто средства для осуществления побега.
Случилось так, что в тот день, когда в хлебе были присланы напильник и склянка, Чезаре, поднимаясь к себе в камеру, оступился и подвернул ногу; в обеденный час он попробовал спуститься по лестнице, но сделал вид, что не может из-за нестерпимой боли. Комендант зашел в камеру проведать пленника и нашел его лежащим в постели.
На следующий день состояние Чезаре не улучшилось, комендант отправил обед к нему в камеру и опять навестил узника, но тот выглядел столь печальным и удрученным, что комендант пообещал вечером прийти и разделить с ним ужин, на что Чезаре с благодарностью согласился.
На сей раз пленник принимал гостя; он был необычайно любезен, и комендант решил воспользоваться случаем и расспросить Чезаре об обстоятельствах его ареста. Как старый кастилец, для которого честь кое-что значит, он хотел узнать, почему Гонсальво и Фердинанд не доверяют Борджа. Чезаре дал ему понять, что он, быть может, и высказался бы начистоту, но вокруг слишком много прислуги. Такая предосторожность показалась коменданту столь естественной, что он не подумал обидеться и тут же отправил слуг вон из темницы, чтобы поскорее остаться наедине со своим сотрапезником. Едва дверь затворилась, как Чезаре наполнил бокалы и предложил выпить за здоровье короля. Комендант не возражал, и, выпив вино, Чезаре приступил к повествованию, однако не дошел и до середины, как глаза гостя, словно по волшебству, закрылись, после чего он упал головой на стол и глубоко уснул.
Через полчаса слуги, не слыша голосов за дверьми, вошли в камеру и увидели, что один собеседник лежит головой на столе, а другой и вовсе под столом. Это их отнюдь не удивило и, не придав случившемуся внимания, они отнесли дона Мануэла в спальню, а Чезаре уложили в постель и, даже не убрав со стола, осторожно прикрыли за собой дверь, оставив пленника в одиночестве.
Несколько минут Чезаре лежал неподвижно: казалось, он крепко спит; затем, когда шаги в коридоре затихли, он чуть приподнял голову, открыл глаза, выскользнул из постели, потом медленно, однако явно не ощущая последствий вчерашнего происшествия, подошел к двери и на несколько секунд приложил ухо к замочной скважине. Затем он выпрямился с выражением неописуемой гордости на лице, утер лоб и впервые после ухода стражников вздохнул полной грудью.
