сиденье водитель не мог.
— Я далёк от всех этих петроградских дел, — покосившись на водителя, произнёс Голицын.
В какой-то степени это было так, но полковник давным-давно уже был посвящён во все детали предстоящего дела, и не спросить его мнения Корнилов попросту не мог. Голицын был одним из самых верных его людей. И что немаловажно — в самом деле старался держаться подальше от интриг и политики, хотя его уже много раз пытались завербовать, о чём он честно докладывал генералу.
— Мнение, Владимир Васильевич, ровно как и половые органы, имеется у каждого, — сказал Верховный. — Не все его выставляют напоказ.
Голицын усмехнулся. С таким аргументом даже не поспоришь.
— Ну, если вопрос так обстоит… Наших петроградских друзей пора бы призвать к ответу, — сказал полковник.
— Клянусь Аллахом, они не ведают, что творят! — воскликнул Хан. — Только и делают, что мешают!
— Любопытно… — протянул Корнилов.
В целом он примерно представлял настроения своих приближённых, и Ставки в целом. Действия правительства возмущали многих, не только Хана. Каждый в стране знал о плане Корнилова, многие видели в нём рецепт по спасению страны, а правительство, как могло, оттягивало момент принятия жёстких мер. Никто не хотел становиться крайним, и все они, как обычно, совещались и спорили, между собой, с Петросоветом, со Ставкой, с комиссарами, все спорили со всеми, попусту сотрясая воздух. Генерал Корнилов предлагал готовое решение, но не все готовы были с ним согласиться, и лишь тянули время.
Они подъехали к вокзалу как раз в тот момент, когда на западе опять начали греметь разрывы снарядов.
— Германские, — по звуку определил Хан. — Пятнадцать сантиметров.
Все синхронно кивнули, подтверждая слова корнета. Тяжёлая германская артиллерия снова начала долбить по укреплениям на левом берегу Двины.
— Генерал Флуг справится, — сказал Верховный. — Пойдёмте в поезд.
Комендант князь Кропоткин доложил о готовности, и генерал приказал выдвигаться к Пскову. Он чувствовал себя обязанным хотя бы на несколько минут повидать семью, и только после этого ехать к Петрограду. К тому же, ехать сразу в столицу означало лишь взбудоражить министра-председателя, провоцируя на что-нибудь совсем ненужное и глупое. Прежде, чем полковник Манштейн договорится с Савинковым, ехать было нельзя. Ну или не договорится, это уже как у него получится.
Поэтому снова Псков, снова штаб Северного фронта. Из Могилёва и из военного министерства приходили недвусмысленные телеграммы о том, что присутствие Верховного Главнокомандующего всё-таки желательно там, в Ставке, но генерал продолжал мотаться по фронтам, в опасной близости от Петрограда. Как волк, кружащий возле овечьей отары и выжидающий момента, когда пастух отвернётся.
Поезд мягко тронулся, перрон начал потихоньку отдаляться вместе с двухэтажным зданием вокзала. Комфортабельный генеральский вагон стал для Корнилова привычнее, чем кремлёвский кабинет, а перестук колёс стал ближе, чем звуки ночной Москвы. Он метался по всему фронту, как наскипидаренный, водружая на свои плечи всё больше и больше работы, раздавая приказы, указания и повеления, и этот вагон был практически единственным местом, где он мог отдохнуть и расслабиться.
Прежний Корнилов позволял себе для успокоения нервов выпить рюмку водки за обедом, нынешний предпочитал другие способы релаксации. Например, прокручивал в голове будущие хиты восьмидесятых, иногда даже тихонько подпевая. И вот так, под стук колёсных пар и играющий в мыслях «Modern Talking» генерал спокойно заснул, зная, что утром будет уже в штабе Северного фронта, снова взваливая себе на горб огромную ответственность за всю Россию.
Глава 42
Псков
Псков неожиданно встретил его промозглой северной погодой, ощутимо дохнуло близкой осенью, и Верховный невольно вспомнил про Октябрь. В этой реальности Октябрьской революции уже не случится, а если большевики и попытаются взять власть силой, на этот раз им будет что противопоставить.
В конце концов, в тюрьму, как в оригинальной истории, Корнилов уже не сядет. А если Керенский попытается его арестовать, то проще поднять восстание сразу, благо, верных людей достаточно и в тылу, и на фронте. Но это будет началом Гражданской, и вся масса колеблющихся тут же примкнёт к левому флангу, ведь как же, Корнилов поднял мятеж против законного правительства! Хотя это самое правительство за полгода для страны и фронта сделало меньше, чем генерал за два месяца.
Первым делом в Пскове генерал отправился на квартиру, в которой расположилась Таисия Владимировна с детьми. Последние несколько дней Верховного одолевали странные параноидальные мыслишки, но всё оказалось в порядке, семья спокойно жила втроём, без него, текинцы исправно несли службу, охраняя их, и сын Юрик даже сдружился с обоими туркменами.
Генерал уделил им совсем немного времени, выпив чаю в компании жены и детей и перебросившись несколькими ничего не значащими фразами. Для него это были абсолютно чужие люди, но статус обязывал если не заботиться, то хотя бы уделять им чуточку внимания. Разводов здесь пока не предусматривалось, да и вряд ли они в скором времени появятся. Повторять социальные эксперименты раннего СССР точно не надо, и плохой пример лучше тоже не подавать.
Близкие списывали это на чрезвычайную загруженность и усталость Верховного, но сам генерал просто не мог заставить себя играть роль примерного семьянина. Обмана ему хватало и на службе.
Поэтому после короткого визита он отправился в штаб Северного фронта, ничуть не скрывая своего облегчения.
— Ваше Высокопревосходительство, на туркмен можно положиться! — воскликнул Хан, по-своему поняв реакцию генерала. — Видите, ничего с Таисией Владимировной не случилось!
— Хорошо, Хан, хорошо, — тепло улыбнулся Корнилов. — Пусть продолжают.
В штабе фронта его уже ждали, причём не как в прошлый раз, спешно заметая следы собственных проступков, а вполне организованно и по-военному чётко. Хотя следы недовольства внезапным визитом Главнокомандующего всё же виднелись на лицах. Но генерал Каледин встретил его крепким рукопожатием.
— Славная победа, — усмехнулся Каледин.
— Не моя заслуга, — сказал Верховный. — Это всё русский солдат. Под чутким руководством генерала Флуга.
— Хоть я и не люблю, когда командуют через мою голову, вышло всё равно неплохо, — прямо сказал Каледин.
Генерал Корнилов кивнул, признавая собственную неправоту, но ситуация была исключительная и требовала повышенного внимания со стороны командующего. Было бы неплохо вообще выделить часть армий Северного фронта, Балтийский флот и гарнизон Петрограда в особую армию под прямым управлением Верховного, но реальность такого начинания была скорее отрицательной.
— Но немец полезет снова, — заключил атаман. — Как только сил наберётся.
— Конечно, — кивнул Верховный. — А ваша, Алексей Максимович, цель — не допустить его дальше Западной Двины. Лукомский должен был всё передать.
— Так точно, — отозвался Каледин. — Но если немец высадится где-то на побережье, а в тылу опять вспыхнет восстание…
— У вас есть какие-то сведения о восстании, Алексей Максимович? — зацепился за оброненное слово Верховный.
— Никак нет, но возможность допускаю, — хмуро произнёс Каледин.
Корнилов крепко
