— Может, и так, — отозвался я. — Но этой силы ищет мой враг. И если все осколки попадут в его руки…
— Он погибнет! — Есугей сдвинул брови. — Я не знаю, сколько таких осколков разбросали по земле демоны, но даже одного хватит, чтобы лишить человека разума. А два высушат его душу и оставят лишь голод, который он никогда не сможет утолить!
А как насчет шести? Я осторожно опустил ладонь на сумку на боку, проверяя, все ли кусочки проклятого металла демиургов на месте — будто кто-то мог бы их украсть.
Может, Есугей и сгущает краски, в одном он уж точно прав — йотуновы железки определенно умеют сносить крышу.
— Он погибнет. — Я не стал спорить. — Но прежде этого лишенный души Сивый успеет принести в этот мир столько зла, то даже Конец Времен покажется избавлением. Разве этого ты хочешь?
— А ты? — Есугей сверкнул глазами. — Хочешь получить то, что досталось мне от отца?
— Да.
Мой ответ приложил хана не слабее хорошего удара в лоб. Он наверняка ждал угроз, вранья, обещаний — но уж точно не такого.
— Мне нет нужды обманывать друга, — я заговорил чуть тише. — И я никогда не стал бы искать такой власти, если бы мог выбирать. И лучше бы этим осколкам лежать на дне моря или глубоко в песках пустыни — но они уже в руках смертных.
— В твоих руках, Антор-багатур, — глухо проговорил Есугей. — И пусть ты достойнейший из воинов духа, что когда-либо рождались под Великим Небом — откуда мне знать, что металл демонов не превратит тебя в такого же, как твой враг? Разве может быть один безумец лучше другого?
— Хотел бы я обещать тебе, что использую силу осколков лишь во благо, — ответил я. — Но мне неведомо, смогу ли я совладать с тем, чего страшится даже великий хан. Но если ты не поверишь мне — Сивый одолеет нас обоих и заберет себе все.
— Тогда ему придется потрудиться. — Лицо Есугея прорезала недобрая усмешка. — У меня больше нет осколка. Я вернул его туда, откуда его когда-то забрал мой предок.
— Зачем?!
— Багатуры древних времен были куда мудрее нас. — Есугей покачал головой. — Но и среди них встречались те, чей разум затмевала жажда власти и могущества. И один из них отважился отправиться в горы и украсть то, чего не следовало и касаться.
— Осколка?..
— Может, у твоего народа тоже есть легенды об особых местах, которые скрывают великую силу, что хранит этот мир. — Есугей на мгновение задумался. — И об отчаянных храбрецах, которые ее искали. Мой предок привез из запретных гор не только оружие, которым ты теперь владеешь.
— Дува-Сохор? — Моя рука сама потянулась к висевшей на боку сабле. — Так это он?..
— Да, — вздохнул Есугей. — Великий хан вернулся в свой дом героем — но попав в руки смертного, сила осколка больше не могла удерживать пустыню. И с юга подули горячие ветры… Сотни лет они приходили и уходили в свое время — но не сейчас.
Отчаянные храбрецы… Или просто дураки — смотря насколько глубоко зарываться в старинные предания. Дува-Сохор. Конунг Ульв Рагнарсон, стащивший рукоять «Светоча» из-за вечных льдов севера и сам обрекший себя на тысячу лет бдения в кургане.
И я сам, ограбивший заброшенное святилище Руевита на Залит-острове. Один за одним — пусть даже в разницу в сотни лет — осколки покидали свои схроны и отправлялись странствовать по земле, меняя хозяев, подтачивая границы между Девятью Мирами и понемногу приближая тот день, когда им суждено собраться воедино.
Рагнарек.
И если бы Дува-Сохор знал, чем все это закончится — наверняка бежал бы подальше от запретных гор.
— И ты решил вернуть осколок на место? — догадался я. — Так?
— Я думал, это хоть ненадолго задержит пустыню. — Есугей опустил голову. — Но мои надежды напрасны. Твой враг не откажется от власти, которая уже попала ему в руки… Как не откажешься и ты.
— Верно, — кивнул я. — Тебе не суждено исправить ошибки Дува-Сохора… Но ты еще можешь помочь мне.
— Нет, друг мой, — ответил Есугей. — Раньше запретные горы окружала степь — но теперь там пустыня. И ее горячие пески убивают немногим медленнее стрел или сабель. Даже крепкий воин не сможет прожить там и двух дней.
— Пусть так. Я не стану просить тебя или твоих людей отправиться за осколком. Просто укажи мне путь.
— И как мне поверить, что ты не лишился рассудка? — Есугей мрачно усмехнулся. — Даже тебе не под силу добраться до запретных гор Тенгри-Хан и вернуться живым. Когда всходит солнце, пески пустыни становятся такими горячими, что даже копыта коней…
— Пускай. Если я не пройду путем Дува-Сохора — это сделает мой враг. — Я с трудом удержался от соблазна придавить Есугея Волей. — У каждого из нас своя судьба, друг мной. Ты защищаешь свой народ, а я — весь мир людей. И нет той цены, которая оказалась бы слишком высокой.
На этот раз Есугей молчал так долго, что я уже всерьез начал подумывать выпотрошить его сознание абилками Видящего и силой раздобыть заветную точку на карте. Или попытаться поискать эти самые горы Тенгри-Хан на форумах…
— Прости меня, Антор-багатур. — Есугей тряхнул головой. — Я желал увести свой народ на север… Но истинный воин не бежит от врага!
— Я не…
— Может, тебе и суждено погибнуть в пустыне. — Есугей вскочил на ноги и протянул мне руку. — И пусть меня назовут глупейшим из ханов — но ты не отправишься туда в одиночку!
* * *
Есугей уже почти четверть часа не отходил от жены и сына, но я и не думал его торопить. Если хотя бы половина из того, что он говорил про пустыню на юге — правда, нас ждет поездка, по сравнению с которой побег с Эллиге покажется круизом по Средиземному морю в разгар туристического сезона. И если у меня после смерти от жажды и палящего солнца есть неплохой шанс в очередной раз уболтать Владычицу Хель, то Есугей уже не вернется.
И его семья наверняка понимала это не хуже меня — и все же я не услышал плача и не увидел ни единой слезинки. Измученное и исхудавшее лицо Оэлун будто превратилось в безжизненную маску. Судьба уже отобрала у нее дом и покой родных степей, заставив бежать в чужие земли, где булгарским воинам приходилось сражаться чуть ли не за каждый шаг на север — а теперь по моей милости отбирала еще и мужа… И все же Оэлун даже не взглянула в мою сторону.
Зато взгляд Темуджина оказался красноречивее любых слов. Парнишка умел скрывать слезы — но не чувства. Я почти физически ощущал исходившие от него волны злобы. Не бессильной детской обиды, а вполне осязаемой готовности мстить за отца, если с тем вдруг что-то случится. Но Есугей умел найти нужные слова — и после нескольких «вспышек» Темуджин успокоился. Если он и боялся, то умел прятать свой страх даже лучше кешиктенов, расступившихся на пути у хана.
— Ты уверен, что хочешь отправиться со мной? — негромко спросил я.
— Мой предок украл силу запретных гор. — Есугей осторожно взял коня за узду. — И я не могу отпустить тебя в пустыню одного.
