И больше он не издал ни звука.
Даже когда вспыхнул как свечка. Хан продолжал стоять, закрывая меня телом, которое на глазах истончалось, таяло, превращаясь в скелет — но и шага не уступило чудовищам из огненной бездны.
Пламя торжествующе загудело, окутывая Есугея — но даже его рев потонул в грохоте, с которым сдвинулись скалы. Стены пещеры не выдержали и обрушились, погребая под собой нас всех. Я упал, закрывая голову руками, и слушал, как сверху сыплются камни, пока меня не накрыла темнота.
И в темноте не осталось ни жара, ни боли, ни страха.
Эпилог
Пламя, чуть потрескивая плясало в очаге и отбрасывало на стены шатра причудливые тени, похожие на чудовищ, о которых рассказывала мать. Когда-то давно Темуджин верил в сказки для детей — но перестал задолго до того дня, как отец впервые посадил его на коня и дал в руки лук.
Но теперь поверил снова — когда вместе с горячими ветрами с юга пришли те, кого его народ не видел тысячи лет.
— Нужно уходить. — Высокая фигура в блестящих латах шагнула к огню. — Пески приближаются.
В свете пламени доспехи Джаргала переливались сталью и золотом, превращая его в сказочного багатура — непобедимого воителя, который не испугался бы ни жара пустыни, ни тех, кто шел за ним следом. Темуджин завистливо вздохнул и на мгновение снова почувствовал себя мальчишкой — но тут же подобрался и грозно сдвинул брови — как и подобает сыну великого хана.
Когда-нибудь и у него будут свои доспехи — и получше этих.
— Разве ты не слышал, что говорил мой отец? — проговорил Темуджин. — Мы не свернем юрты, пока он не вернется.
— Ты отважный юноша и истинный сын степи. — Джаргал склонил голову. — Отец гордился бы твоей преданностью… Но он уже не придет, Темуджин. Прошло уже четыре дня…
— И их достаточно, чтобы испытать твою верность, Джаргал-багатур? — Темуджин возвысил голос и сложил руки на груди. — Или ты забыл, кого называл своим ханом?
— Я помню и не забуду, пока Великое Небо не призовет меня к себе, — отозвался Джаргал. — Но Есугея больше нет. Даже сильнейшему из сильнейших не прожить столько времени в песках!
— Отец говорил, что могуществу духа истинного багатура нет предела. — Темуджин шагнул вперед и заглянул Джаргалу в лицо. — Но если даже пески забрали его — у нашего народа есть хан. И ты не ослушаешься его воли, хоть отец называл тебя не слугой, а братом!
— И он повелевает остаться и смотреть, как умирают мои дети, — усмехнулся Джаргал, разворачиваясь к выходу из шатра. — Разве могу я сказать хоть слово против… хан?
Только когда шаги багатура стихли за пологом, Темуджин позволил себе опуститься обратно на шкуру. Ноги предательски дрожали — он с самого утра ничего не ел, и сил осталось совсем немного.
Но их еще хватало стоять, не согнув спины.
— Возьми, сынок. — Мать зашуршала чем-то в темноте и через несколько мгновений вернулась с чашкой айрана. — Тебе нужно поесть… хоть немного.
— Оставь себе. — Темуджин покачал головой. — Воин должен уметь терпеть голод.
— На севере мы могли бы отыскать достаточно пищи. — Мать уселась рядом с Темуджином и обняла его за плечи. Если бы ты послушал Джаргала…
— И ты готова предать отца? — Темуджин оттолкнул женщину и снова вскочил на ноги. — Как ты смеешь?!
— Есугей мой муж и мой повелитель. — Мать склонила голову. — Но он всегда слушал меня — и мой совет для него стоил не меньше совета любого из братьев-багатуров. Послушай и ты, сынок.
— Может, я и послушаю женщину, — произнес Темуджин. — Но никогда не стану слушать предателя.
— В тебе дух твоего отца. — Мать протяжно вздохнула. — Но пока нет его силы. Завтра на рассвете Джаргал свернет свой шатер — и с ним уйдет три четверти войска. Разве ты сможешь их удержать?
— Нет. — Темуджин покачал головой. — Но тот, кто ослушается отца, пожалеет об этом. Я знаю.
— Может и так. — Мать не стала спорить. — Ты получил от отца особый дар, Темуджин. Обычный человек видит на три полета стрелы, но твоему взору откроется все и на три кочевки. Тебе известно то, что я узнать не в силах.
— Джаргал может сворачивать свой шатер. Но не успеет солнце подняться, как наш защитник вернется. — Темуджин развернулся к югу и посмотрел вдаль, словно и правда мог пронзить взглядом и ткань шатра, и ночью темноту. — И тогда каждый, кто пойдет против воли хана — умрет.
Россия, Санкт-Петербург, 22 мая 2020 г.