– Лиль… – подползаю тихонько.
– Не приближайся!
Это как на дурацком плакате: «Не влезай! А то убьёт!»
Но я полезу. Пусть лучше ударит меня током – я готов.
– Лиль… – прикасаюсь губами к белому плечику.
Она не отмахивается, а замирает.
– Северин… – а в голосе ни угрозы, ни раздражения. Жалко как-то звучит, растерянно.
– Да, моя Северина, да. Я согласен: гад, сволочь. Но, может, ты меня всё же простишь, а? Ну, пожалуйста, Лиль. Я исправлюсь, честно. Хочешь, я этому чебуратору в очках что-нибудь куплю? Я не очень хорошо знаю, чем дышат подростки. Но я готов погрузиться, так сказать. Кровать ему самую лучшую из салона. С ортопедическим матрасом.
Лилька вздыхает и поворачивается ко мне. Хочет что-то сказать, но я ей не даю. Сразу же лапы накладываю и губами к губам прижимаюсь. Целую по-сумасшедшему горячо. Ловлю её судорожный вздох, оглаживаю грудь, лезу нахальными руками под коротенькую рубашечку, трогаю трусики пальцами, раздумывая: снять или порвать?
Меня штормит от неё. Я болен ею. Прав Славик: уже много лет как заражён и не вылечен. Вот поэтому температурю. Это не кот меня покусал, а она, моя Лилия Белая-Северина.
Смешно сказать: я боюсь её. Боюсь признаться. Вдруг она меня отвергнет? Соберёт своё движимое и недвижимое имущество и уйдёт? Уж лучше постараюсь привязать к себе всеми способами. И этим – тоже.
Одно дыхание на двоих. Пальцами переплелись. Прижимаемся друг к другу так, что становится горячо.
А потом я забываю обо всём. Есть лишь я и она. Одно наслаждение на двоих. Стон её губами ловлю и чувствую, как она взрывается от удовольствия, цепляясь судорожно пальцами за мои плечи и стараясь не кричать.
А я бы хотел услышать крик её экстаза, но мне достаточно пока того, как она выгибается подо мной и замирает, расслабляясь.
Я в ней. Глубоко-глубоко. И это не физическая близость, а ловушка, когда проваливаешься и хочешь быть добровольным пленником.
– Как же мне хорошо-о-о… – выдыхает Лилька, поудобнее устраиваясь головой на моём плече.
Мне тоже, Лиль. Хорошо с тобой. Есть с чем сравнивать – так получилось. А вот так замечательно ни с кем и не было. Потому что это не просто тело получило удовольствие, а душа поёт и радуется, огорчается и торжествует. У души – сотни оттенков чувств. И все они оживают, расцветают, начинают бурлить, когда моя Лиля рядом.
Когда-нибудь я осмелюсь и скажу об этом вслух. А пока… подожду ещё немного. Приколочу к себе намертво. Приклею. Пришью. Сделаю всё, чтобы не убежала снова.
48. И вновь продолжается бой…
Лилия
Рано утром Крокодил будит меня поцелуями. Это… крышесносно. К этому – молниеносное привыкание. Но я стараюсь не думать о потом. Лучше получить то, что дают здесь и сейчас. Да и самой можно ответить той же монетой. Страсть – игра для двоих. И я тоже не совсем робкая девочка, а очень талантливая и прилежная ученица.
– Сегодня на работу едем вместе, – выдаёт он, когда мы, обессиленные, лежим, пытаясь отдышаться. – И пора одеться. В доме – дети.
Так он это сказал, что у меня щёки вспыхнули. Мой Крокодил и… дети. Причём не с досадой, а обеспокоенно. Будто он давно – папаша семейства, а я тут… забылась. Поэтому он меня одёргивает, напоминает. Это… непривычно.
Чёрт. Ему бы пока не нужно видеть то, что творится в офисе. Но рано или поздно он всё равно туда попадёт. Мне бы, правда, хотелось, чтобы он увидел уже конечный результат, а не «стройку в процессе», когда ещё ничего не понять, что будет, а пока выглядит ужасно. Но уже ход «истории» не переломить.
Котя и Дима спят вповалку, как бойцы. Костик просыпается, Димон – ни в какую. Одеяло на себя тянет, мычит, голову под подушку прячет.
– А он полночи монсгов мочил, – закладывает нового «друга» с потрохами мой сын.
– А ты? – подозрительно щурюсь.
– А я спал, – глаза у сына честные-честные. У кое-кого я такие уже вчера видела. – Ну, совсем чуть-чуть, мам, – дует он губы и хлопает ресницами под моим очень пристальным взглядом.
Всё с ними понятно. Костик ещё врать не научился, но, смотрю, талант везде найдёт способ себя применить. Особенно, когда есть отличные учителя. И уже вчерашние слова Крокодила о Димке не кажутся мне бредом.
– А ну, подъём! – гаркаю я, сдирая с Димки одеяло.
– Лиль, ты чего? – да-да, вчера я разрешила ему на «ты». «Брат» всё же, как-никак.
– В школу? – пронзаю я его рентгеновским взглядом.
– Математичка заболела, географичка ушла в декрет, – честно врёт мне этот юный геймер. – И вообще у меня стресс, а в школу очень далеко, я всё равно опоздаю, так какая разница? – пытается он меня уговорить, понимая, что я не повелась на его мнимую честность.
– Вставай, математичка с географичкой. Мы тебя на машине отвезём, господин граф. А заодно узнаем про массовый падёж учительского состава.
– Мою маму надо слушать, – вздыхает мудрый Котя. – Лучше вставай, Димыч, она не отстанет. А так позавтгатать успеем.
Слово «завтрак» творит чудеса. В ванной, правда, эти два деятеля устроили свинарник, но зато проснулись, умылись, настроение – из ушей лезет. Завтракали с таким аппетитом, словно за ними кто гнался. Джина смотрела на Диму с высокомерной брезгливостью. Я вдруг поняла, что при всей моей толерантности и уважении к её умирающему телу, хочется сказать что-то резкое. И, наверное, я всё же это сделаю. Позже. Когда детей дома не будет.
Димка старательно делал вид, что бабуля наша – пустое место. Ему это удавалось преотлично. Но у меня после нашей вчерашней стычки с Генкой третий глаз открылся. Я стала замечать то, на что вчера не обратила внимания.
– В машину! – командует мой Кактус.
– Ты хоть знаешь, куда меня везти? – скучным голосом интересуется Димон.
– Знаю. Мы с матерью вчера успели об этом поговорить. В двух словах. Поэтому, будь добр: без выкрутасов и прогулов. Ты же не хочешь огорчать мать с больным сердцем? Тем более, мы сегодня её в клинику переводим.
Это запрещённый приём. Димка сразу сникает. Но ненадолго. Его душевное равновесие трудно покачнуть, особенно, если он не хочет, чтобы видели его слабость. Несколько минут – и он снова улыбается, смотрит на мир честными невинными глазами. И просто нереально не попасть в зону поражения его обаяния.
– Видела? – спрашивает меня Крокодил, как только мы забрасываем его в школу, а я всё же интересуюсь расписанием. Математичка с географичкой на месте. Правда, не первым и не вторым уроком. Я фотографирую расписание на неделю, успеваю перекинуться двумя словами с классным руководителем.
– Степанов, ты что опять наплёл? – кричит она ему вслед. – Аделине Робертовне через неделю – шестьдесят два, какой декрет?!
