– Да всё нормально, Ген. Ты просто правильно фигуры на шахматной доске расставь. У тебя – Джина и брат. У меня – ребёнок, кот и Святославик. Так что равноценно всё. Почти. Надо лишь партию до конца сыграть. Что ты скис-то?
– Да. Партию, – трёт он ладонями лицо. – Ладно, ты отдохни, а я пойду, Диму устрою, о матери расспрошу. В больнице всё же. Съездить надо. И вообще. Мало ли. Мужа у неё давно нет. Не повезло. Меня сама, Димку сама. Я ей помогаю. Деньгами.
Говорит он отрывисто, сквозь зубы. Выталкивает из себя слова. А мне кажется: ему больно. Он винит себя, жалеет, что не был частью их жизни, не смог в своё время… забыть? Простить? Отпустить обиды? Может быть, он расскажет об этом когда-нибудь. По сути, я ведь ничего о нём не знаю, хоть мы и женаты сто лет в обед.
Я ловлю его за руку, когда он собирается выходить из комнаты.
– Если поедешь к матери, я с тобой.
Я не спрашиваю, хочет ли он. Я ставлю его перед фактом. Но по тому, как расслабляется его лицо, как Крокодил поспешно кивает, он не желает быть сильным и всё делать в одиночку.
В конце концов, я ему жена. И если это всё – фарс для Джины, то жена я – настоящая пока что. Поэтому с чистой совестью могу появиться перед светлым ликом его матери.
47. Споры и примирение
Геннадий
В больницу к матери мы отправились втроём: я, Дима и Лиля. Костю благоразумно решили на первый раз не брать.
– Поражён в самое сердце. Думал, ты опять телефонными разговорами отмажешься! – приложив руку к груди, очень искренне и чисто произнёс братец-кролик. Ни по лицу, ни по позе не понять, что он издевается. Да и голос… ангельский. И тогда я понял, что мы ещё наплачемся. Этот волк в овечьей шкуре не только танки усыпит, но и без трусов войдёт в город и голыми руками заложит мины под основные здания, чтобы потом держать в страхе всю столицу.
– Дим, ты мороженое любишь? – спросила моя жена ни с того ни с сего.
– Люблю, – уставился на неё щенячьим взглядом Димон. – И мороженое, и пирожное, и взбитые сливки, и шоколад с мармеладом.
И снова не понять: правду говорит или врёт. На лице – сама честность. Ещё эти очочки ума придают. Такой собственный Гарри Поттер патлатый. Кстати, волосы ухоженные, и не придерёшься.
– А ещё люблю котлеты, рулеты, борщи, рыбу, пюре и побольше, побольше!
– Ты голодный, да? – огорчилась Лилька.
– Всегда голодный!
И тут я понял: он всем морочит головы. Призвание у него такое. Лицо честное, глаза – кристально честные. Абсолютно обычная внешность: губы узковаты, нос великоват (шнобель, я бы сказал), прыщи эти подростковые, мускулатура не развита от слова «совсем», но харизмы в этом почти юноше столько, что отправь его в лес – очарует деревья, те упадут к его ногам, и никакой бригады лесорубов не нужно.
– Ген, купим по дороге пирожков? Как-то мы не подумали, не покормили мальчика.
– В кафе заедем на обратном пути, а пока потерпит, – показываю я зубы в ослепительной улыбке, больше похожей на оскал. Не хватало ещё, чтобы этот юный деятель перетягивал внимание на себя. Смотрю, он это дело любит. А Лиля – девочка неопытная, ранимая. Всерьёз воспринимает все Димкины закидоны.
Брат горестно вздохнул, не забыл брови к переносице стянуть и глаза страдальческие сделать. Артист высшего пилотажа. Голодающий сиротка. Лилька метнула в меня рассерженный взгляд.
Внутри нехорошо царапнуло. Я себя вспомнил. Тоже рос без отца с одной матерью и ничего лишнего не видел. Правда, цирковым номерам не обучился, но впоследствии неплохо пользовался всяческими «бонусами» от женской половины человечества. Собственно, мне ли брата винить? И вообще. Но манипулировать я собой не позволю. Я не Лиля.
Мать лежала под капельницами, и нас к ней не пустили.
– Слабое сердце, – развёл руками врач. – Она давно на учёте, периодически нужно пролечиваться, но чаще к нам попадают из-за халатного отношения к своему здоровью.
Я не знал. И снова кто-то нехороший внутри зубами клацнул. Я побарабанил пальцами по столу, принимая решение.
– Вот что. До утра она побудет здесь, а вы подготовите документы. Мы переведём её в клинику.
Это не обсуждалось. Пусть её полностью обследуют, и мне будет спокойнее, когда я буду знать, что мать получает нормальный уход, лучшее лечение и всё самое необходимое.
В душе ворочалось страшное волосатое чудовище. Совесть называется. Что-то зачастила эта неведома зверушка ко мне. Просто на ПМЖ переехала и всё.
– А кафе? – встрепенулся в машине юный вредитель.
В больнице он на ощипанного цыплёнка походил. Бледного, жалкого, с длинной шеей в цыпках. Надеюсь, переживал искренне. И вот сейчас, в машине, он снова ожил. Решил выжать по максимуму. Я ловлю Лилькин взгляд. Да, я обещал. Ну, что ж.
Прошу водителя остановиться у первого приличного кафе и веду брата с женой внутрь. Скатерти чистые, официанты приятные. Всё остальное – как повезёт.
– Я могу заказать всё, что хочу? – уточняет Димон.
– Всё, что захочешь ждать, и всё, что способен съесть, – окидываю брата насмешливым взглядом. – А так – не стесняйся.
Что такое стеснение Димон не знал. Тощий, с хорошим аппетитом, он вызывал умиление. У Лильки, конечно же. Я видел, как она на него смотрит. Чисто по-женски, с жалостью и тем самым стремлением опекать, коего я не испытал на себе ни разу.
Вдруг понял: я ревную её к этому милому Гарри Поттеру. Он оттягивал внимание на себя, а я недополучал. Поэтому меня раздражало в брате буквально всё, но я мужественно держался изо всех сил. Хватило меня ненадолго.
Мы ругались с Лилькой шёпотом в нашей комнате за закрытыми дверьми. Из-за брата, конечно же. Как будто нам нечем больше было заняться глухой ночью.
– Он, по сути, ещё ребёнок! – шипела кошкой Лилька. – Мать в больнице, Дима ещё и хорошо держится. Тебе доверили – нужно оправдывать доверие!
– Он – манипулятор! – сипел я в ответ. – И скажи мне, что я сделал не так? В больницу к матери свозил, в кафе накормил, обращаюсь как к лорду голубых кровей, а тебе всё не так!
– Ты себя в зеркале видел? У тебя ж на лице скепсис и не пойми что написано. У тебя вообще сердце есть? Он же твой брат! Ради старой бабушки с деньгами ты готов раскорячиться, а ребёнок тебя бесит и раздражает!
Вот она какого мнения обо мне! Считает, что я ради денег?! Хотя как она ещё может думать?
– Да ты… да я…! – не хватает у меня слов.
– Бездушная, бессердечная сволочь! Крокодил пупырчастый, кровожадный! Кактус злобный небритый!
А вот это уже обидно! Я побрился на ночь, между прочим! Надеялся, что после всех страданий получу нежность и ласку, но, похоже, ничего мне не обломится сегодня. И из-за чего? Точнее, из-за кого? Из-за брата, которого я впервые в глаза увидел. Но Лиле об этом лучше не напоминать, а то это будет лишним поводом меня оттолкнуть. Она и так… в боевой ипостаси. Вон, снова на краю кровати устраивается, подпрыгивая на матрасе.
