он остался слабым. Слабым и ненужным. Поэтому его отдали в слуги — выполнять всю грязную работу. Сначала он просто помогал носильщикам в кузне, потом чистильщикам — убирать всё дерьмо в Ямах, чистить арены. Потом его отправили на кухню — разделывать мясо, следить за кипящими чанами, а потом, наконец, ему дали другую должность — бегать и передавать послания из одного конца пещеры в другой. Но и то лишь тогда, когда убедились, что он делает всё ответственно. И это понравилось ему. Это было лучше, чем тяжелая физическая работа на кухне и в кузне, где дико жарило и невозможно было дышать.
А вот что сильнее всего его резануло по сердцу, так это вид тренирующихся детей, особенно его соплеменников — Саркха, Зур’даха, Кайры, Тарка и остальных, даже не знакомых. Их он не раз видел, пока бегал по поручениям. Иногда он застывал на минуту-другую, глядя на то, как тяжело они тренируются. Но несмотря на всё они были вместе, и, как ему казалось, были счастливы. Во всяком случае они болтали, смеялись и тренировались. Зубы скрипели от обиды — он был не хуже.
Вот чем он хуже? Что, он не смог бы бегать и драться как остальные? — Смог бы. Ничего сложного в этом не было. Уж лучше это, чем вычищать дерьмо зверья.
В ямах был культ силы. Никого кроме бойцов не уважали. Даже те рабы, что выполняли всю черновую работу, чтобы дети-бойцы могли только и делать что тренироваться и отдыхать, — с уважением и легкой завистью смотрели на детей-бойцов. Особенно когда те возвращались с победами.
Пару раз Сарик был и на тренировочных боях, которые проходили в теперь уже ставших родными Ямах и видел успехи своих соплеменников. Однако радости за них у него не было. Потому что он понимал — его даже не вспоминают: у них другая жизнь, они забыли о нем, о Драмаре, о Кае, Кракхе и Дракхе, о своем племени. Обо всем, что они вместе пережили.
Это он за всё время ни разу не улыбнулся. Это он переживал всё, что случилось — не они. Это он ненавидел каждую свою работу. Их, бойцов, хотя бы вывозили в другие места: на бои, в другие ямы и даже города. А он видел только стены этой пещеры, от которых уже тошнило.
Шел год за годом, а он оставался сторонним наблюдателем. Он знал, что Зур’дах стал сильнейшим — он всегда и везде побеждал.
О нем другие гоблины говорили с придыханием, даже взрослые, даже надсмотрщики. Он был тем, кого боялись другие бойцы. Он выживал там, где другие погибали. Он выжил в Бойне. Он стал Чемпионом.
А Сарик….Сарик теперь выполнял самую тяжелую работу наравне со взрослыми гоблинами. Теперь он таскал, рыл, убирал, строил тоннели и каждый день он валился от усталости, чтобы проснуться толком не выспавшись и вновь приниматься за работу. Где если ты плохо работал — тебя огревали хлыстом. Уж этого добра надсмотрщики не жалели.
Со временем он стал реже видел своих соплеменников, потому что пахота отнимала всё его время и силы, и ходить в пещере он мог только в тех местах, где и все — остальное пространство Ям было закрыто для него, как и для остальных рабов.
Подружиться с местными не то что не получалось — он просто не хотел. Они были другими, они были рождены рабами и принимали всё происходящее как норму. И они знали, что он другой, пойманный. Сарик понимал, что делает еще хуже, когда не общается с остальными и ведет себя как отщепенец, но поступить иначе не мог. Однако его особо и не трогали: первое время задирали и обзывали, а потом….Потом стало не до того. Другие гоблины работали не меньше его, а после такой тяжелой работы уже не хочется ничего.
Жизнь была пресной, тяжелой и унылой. И только глядя на тренировки других детей Сарик хоть немного оживлялся, представляя себя там, вместе с ними. Но… У каждого в пещерах было свое место, и его место — быть простым рабом.
Даже когда дети стали погибать в стычках на аренах, ему казалось, что это что-то другое. Что так погибнуть честь, так погибнуть не страшно, что в этом есть смысл.
В один из дней всех бойцов собрали и увезли на Праздник Тьмы.
Ямы опустели. Стало тихо.
Исчезли звуки тренировок, ударов по мешкам, звон сталкивающегося оружия, крики надсмотрщиков и рёв тренировочных животных. Жизнь в Ямах словно застыла.
Но так продолжалось всего лишь несколько дней. Потому что потом началось это…
Сначала по пещере какое-то время шел легкий гул исходящий от разлома, но это никого особо не испугало. Но когда раздался грохот и начали рушиться своды пещеры, а их обломки с грохотом ухали на пол, все повыскакивали наружу. По полу пошли трещины.
Стало жутко и страшно. Тьма из разлома словно расплескалась по пещере и Сарику стало тяжело дышать.
Тьмы становилось всё больше и она была везде.
Сарик не ждал, как остальные рабы приказов — он сразу побежал в сторону выхода, к центральному тоннелю. Так же поступила и часть стражи с надсмотрщиками. Сегодня они работали как раз близко к разлому, а там был эпицентр всего.
С каждой секундой потоки воздуха, порывы ветра усиливались, а тьма начала втягивать всё к разлому, в центре которого торчала черная воронка.
Сарик рванул вместе с парочкой надсмотрщиков. Так было безопаснее. В том числе и потому, что у них было оружие. Рядом бежали такие же по возрасту гоблины.
Они были уже почти возле выхода, когда стражи начали мешать убегать рабам.
Какая вам разница? — мелькнула мысль у Сарика, — Мы же тут все погибнем?
С нескрываемым удовольствием он увидел, как однорукий надсмотрщик вырубил слишком активного стражника и махнул их сбившейся группке молодых гоблинов, чтобы они бежали к нему.
И бежать надо было как можно скорее, потому что ураган тьмы лишь набирал силу и отрывал всё большие куски пола и потолка.
Сарик вспомнил как вместе с Драмаром их отряд детей спасался от камнепада, который разделил их с Зур’дахом
