Она подумала, что это лучше, чем ничего. А сейчас у Хэсины не было совершенно ничего.
– Пишите документ, – приказала она.
Министр уже взялся за перо.
– Что вы можете предложить мне в обмен на это? – Он скрепил свиток печатью и взял его в руку, ожидая, пока высохнет сургуч.
Только сейчас Хэсина поняла, что у нее ничего не было с собой. Лишь дорожный рюцюнь и королевская печать, да еще пыльные сапоги.
Но в ее волосах были шпильки – по большей части маленькие, вырезанные из китового уса, который доставляли с островов архипелага Аоши. Все они вместе взятые едва ли стоили дороже одного серебряного ляна[35]. Зная Ся Чжуна, она понимала, что они его не заинтересуют.
Однако его могла привлечь другая вещь.
Она со дня коронации не снимала шпильку с журавлем, подаренную отцом. Теперь, вытянув ее из волос, она чувствовала себя раздетой. Глаза Ся Чжуна заблестели, и Хэсина поняла, что он узнал украшение. Ее горло сжалось, когда пальцы министра дотронулись до белого нефрита. Она заставила себя отпустить шпильку.
Министр положил украшение в карман и протянул ей документ.
– Значит, вы все-таки не дочь своего отца, – проговорил он, когда она, в свою очередь, засунула свиток в карман.
Хэсина застыла.
«Гнев – это разновидность доверия», – говорила Мэй. Но тот гнев, который испытывала Хэсина по отношению к Ся Чжуну, был жгучим пламенем и ядовитой кислотой. Он разъедал ее способность логически мыслить и оставлял ей лишь инстинкты. Вот ее рука взлетела к шее министра. Вот ее пальцы схватили его четки, образовав из них петлю.
– Вы ошибаетесь.
Ему хватило смелости рассмеяться. Но потом она сжала четки сильнее, и смех затих. Лицо Ся Чжуна покраснело. Потом стало фиолетовым. На его губах выступила пена, и Хэсина поняла, что она была близка. Близка к тому, чтобы лишить его воздуха. Близка к тому, чтобы назначить нового Министра ритуалов.
Ей оставалось лишь захватить еще одну бусину четок.
Как она оказалась перед этим выбором? Она пришла заключать сделку, а не убивать. На мгновение она застыла у края бездны, которая звала ее.
Потом она разжала хватку и изо всех сил дернула за четки.
Бусины рассыпались по полу, а Ся Чжун упал на колени, хватая воздух ртом.
Хэсина дотронулась рукой до собственного горла. Плоть и кровь. Вот чем все они являлись на самом деле – и Ся Чжун тоже. Неужели она и правда была готова его убить?
Нет, она просто хотела его напугать.
Она предупреждала его. Показывала свою силу.
Ее руки подрагивали, пока она пыталась заставить себя поверить в эту ложь.
– У нас с вами лишь одна общая черта, министр Ся. – Сжав руки в кулаки, Хэсина направилась к выходу. – На самом деле мы не те, кем себя считаем.
И, взмахнув юбками, она вышла на зимний холод.
* * *
Если Хэсина и жалела о том, что едва не задушила Ся Чжуна, она избавилась от всех угрызений совести, как только увидела Мэй. Военачальница без движения лежала в углу камеры. Каждый ее палец опух и напоминал небольшой дайкон, а костяшки покрылись багровыми и темно-фиолетовыми синяками. Такие следы оставляла костедробилка – единственное пыточное орудие, которое не попало под запрет с приходом новой эпохи. С помощью него можно было причинять человеку невыносимую боль, не разрывая ему кожу.
Ярость пригвоздила Хэсину к месту, но Цайянь сразу бросился к Мэй. Он поставил фонарь на пол, усыпанный соломой, и достал ларец с лекарствами. Лилиан присоединилась к нему, помогая вынуть нужные инструменты.
– Отойди от нее! – прорычал Санцзинь, делая шаг вперед.
Акира остановил генерала, преградив ему путь своим прутом. В это же самое мгновение Лилиан произнесла:
– Только дотронься до него, и тебе конец.
Увидев ярость Санцзиня, Хэсина смогла справиться со своей. Она шагнула к брату и схватила его за плечи.
– Держи себя в руках, Цзинь!
– Держать себя в руках? – Санцзинь издал короткий, лающий смешок. – Ты приводишь сюда его и хочешь, чтобы я держал себя в руках?
– Ты просил позвать Цайяня.
– Я просил позвать кого угодно, кроме придворной врачевательницы. Я должен был догадаться, что ты сразу побежишь за своим слугой.
– Он знает, что делает.
– Если верить тебе, он знает все на свете. Видел ли он в своей жизни хоть одну рану серьезнее пореза от бумаги? Сколько сломанных костей он срастил?
– Побольше, чем ты. – Лилиан передала Цайяню скрученный в рулончик бинт. Потом встала и подошла к Санцзиню в упор. – А если не замолчишь, ему придется сращивать и твои кости тоже.
На скулах Санцзиня от злости заходили желваки. Хэсина попыталась оттащить Лилиан в сторону, но Акира дотронулся до ее руки и покачал головой.
Наконец Цайянь произнес:
– С ней все будет в порядке.
Его руки проворно наносили на пальцы Мэй мази, забинтовывали их и накладывали шины. Санцзинь был прав, полагая, что придворные не разбираются в медицине, но Цайянь, в отличие от большинства из них, вырос в трущобах, где драки часто приводили к сломанным костям, сломанные кости – к лихорадке, а лихорадка – к смерти. Цайянь завязал последний узелок, и Хэсину охватила ностальгия – она вспомнила, как однажды он точно так же ухаживал за раненым воробьем в императорских садах. Ей было десять, а ему двенадцать, но тогда их разделяло нечто гораздо большее, чем возраст.
В отличие от Санцзиня, Цайянь сделал все, что мог, чтобы преодолеть эту пропасть.
– Кости срастутся где-то через четыре-шесть недель, – сказал ее названый брат, складывая инструменты и лекарства. – Ей не больно, но очнется только через час или два.
– Если она не очнется… – начал Санцзинь.
– Ты знаешь, где меня найти. – Цайянь встал на ноги и зажал ларец под мышкой. – Лилиан, отойди от генерала.
– Но…
– Пожалуйста.
Бросив на Санцзиня еще один злобный взгляд, Лилиан сделала шаг в сторону.
Санцзинь стоял на месте, не сводя черных глаз с Цайяня. На долю секунды Хэсине в голову пришла абсурдная мысль, что он хочет сказать «спасибо».
Но вместо этого он произнес:
– Возможно, моя сестра находит тебе оправдания. Но я знаю, что все это – твоя вина.
– Цзинь.
– Пока она была в отъезде, ты оставался здесь, – упорно продолжал ее брат. – Ты должен был править вместо нее и следить за происходящим во дворце. Но ты ее подвел.
– Цзинь, прекрати!
