Одежда Бориса закрасилась неровно: в одних местах синий цвет лег погуще, в других посветлее. Но зато тело, руки, ноги, шея стали цвета морской волны — такой радостной синей волны, какую можно встретить на детских рисунках.
Феликс выглядел не лучше или не хуже — кому как понравится.
Ни ругать Феликса, ни объяснять ему что-то Борису не хотелось. Он понимал, что скрыть купание не удастся, для этого потребовались бы новые руки и шеи для них обоих, а для Бориса еще и новый костюм.
Борис выжал белье и одежду, надел все мокрое.
— Идем.
— Боря, а почему ты сказал: «Прощайся с лагерем»?
— Выгонят.
— А куда мы с тобой пойдем?
— Я домой. А ты не знаю куда.
— Я тоже домой — к Палычу.
Борис ничего не ответил. Разговаривать ему не хотелось.
Они шли по тропе вдоль Кулемки. Сзади и немного сбоку от них похрустывали сучья, словно это шагов отражалось от леса. Борис остановился и придержал Феликса. Но эхо не умолкало. Невдалеке, за деревьями Борис заметил какое-то движение.
— Серый, — негромко сказал Борис, — а ну выходи, а то башку оторву.
Из-за дерева показался Серега с автоматом. Он следил за братом у озера, бежал за ним по тропе, видел купание.
Он понимал, что сейчас с братом шутить не стоит.
— Чтобы через полчаса дома был, — приказал Борис. — Отцу ничего не говори.
— Борька, а я нарочно не прятался. Я тебе что-то сказать хочу.
— Я сказал — домой! — повысил голос Борис.
— Борька, за вами один дяденька следил.
Борис остановился.
— Сейчас?
— Не-а… вчера… за тобой следил и за Феликсом.
— За каким еще Феликсом?
— А вон за ним, — кивнул головой Серега.
— Откуда ты знаешь, как его зовут?
— А у меня ухи есть, — сказал Серега.
— Вот я тебе сейчас их и оборву. Кто следил?
— Дяденька из парикмахерской. Хотел, чтобы я тебя увел. Хотел с Феликсом поговорить. А сам сказал, будто шпион. Только он притворялся.
— Надо было вчера сказать.
— А я пока его догнал, вы ушли. А я есть захотел…
— Сгинь, — сказал Борис, и Серега растворился в кустах.
— Боря, кто хотел со мной поговорить? — спросил Феликс.
— Есть тут один… Не знаю даже, зачем ты ему нужен. Теперь это неважно. Нас все равно выгонят. Мне-то наплевать, а вот что с тобой делать… Говорили же на линейке — в реке не купаться. Полез…
— Я не купался, я хотел перейти на ту сторону.
— Какая разница, все равно — синий. Я-то отца не боюсь: он сам виноват…
Борис остановился. Неожиданная мысль пришла к нему при упоминании об отце.
— Феликс, кажется, я придумал! На обед мы все равно опоздали… Давай сбежим сейчас в Кулеминск к нам домой. Отцу скажем, что ты свалился в воду нечаянно, а я бросился тебя спасать. Вот мы и закрасились. А виноват-то он! Его уже два раза штрафовали за речку. Я переоденусь, а он пускай отвезет нас в баню. До ужина мы вернемся.
— Я свалился не нечаянно, а пошел за земляникой, — сказал Феликс.
— А сказать надо, что нечаянно.
— Но это будет неправда.
— Ты можешь молчать. Говорить буду я. И вообще, если родителям всегда правду говорить, то и жить невозможно.
— Боря, ты говоришь «отец», «родители»… А где мои родители?
— Чем больше будешь спрашивать, тем скорее их увидишь, — усмехнулся Борис. — Пока твои родители — Алексей Палыч и я.
— Я так и думал, — сказал Феликс. — Но говорить неправду я все равно не буду.
— Никто тебя не заставляет. Молчи — и все.
Но план Бориса, не такой уж сложный, выполнить не удалось. Обходя лагерь, Борис увидел небольшую толпу, направляющуюся к лесу через стадион.
— Все, — сказал Борис. — Уходить нельзя. Нас идут искать… Девчонки все разболтали.
Да, это поработали девчонки. И вряд ли можно винить их за это. Походив возле опушки до обеда, они направились в столовую. Ни Феликс, ни Борис к обеду не явились. Девочки подождали еще полчаса.
А потом они решили, что если с ребятами что-то случится, то в этом будут виноваты только они.
Девочки покаялись тренеру.
Тренер пошел к начальнику лагеря.
Начальник по трансляции объявил немедленный сбор всего персонала.
И вот теперь толпа человек в двадцать направилась к лесу. Впереди вышагивал Вен-Вен с мегафоном в руках. Позади всех шел Алексей Палыч, который только что появился в лагере.
Увидев толпу, Борис понял, что план сорвался. Нельзя было заставлять этих людей бродить до темноты в лесу. Тем более, что своими силами они бы никого не нашли, а значит, начались бы звонки в милицию, лесничество, к летчикам: сотни людей оторвались бы от своих дел, чтобы прочесывать лес, пока двое пропавших спокойно моются в бане.
— Конец, — сказал Борис. — Кажется, всему конец. Но ты молчи. Может быть, еще поверят. Только они не поверят. Вон их сколько собралось.
— Палыч идет! — радостно воскликнул Феликс.
— Тут и Палыч не поможет, — вздохнул Борис. Двое синих вышли из зеленого леса и пошли по желтому песчаному полю навстречу толпе.
— Вот они! — воскликнул кто-то весело, потому что страдал близорукостью.
— Я бы сказал — не совсем они, — заметил Вен-Вен, близорукостью не страдавший.
Мальчиков окружили кольцом.
Женщины смотрели на них с жалостью: они знали, что грозило этим ребятам. Мужчины тоже знали, но жалости в их глазах не было, ибо именно мужчины на нашей планете призваны осуществлять справедливость.
— Господи, до чего они синие! — вздохнула повариха, которую освободили от поисков, но она пошла из любопытства.
Алексей Палыч скромно маячил в задних рядах. Он проклинал себя за то, что не освободился с утра и не успел вовремя. Он понимал, что при таком количестве свидетелей даже начальнику лагеря трудно будет что-нибудь сделать.
Феликс, не обращая ни на кого внимания, бросился к Алексею Палычу.
— Палыч, привет! — радостно сказал Феликс. — Ты почему так долго не приходил?
Алексей Палыч, не поднимая глаз, пожал синюю ладошку, но тут же спохватился.
— Безобразие! — сказал Алексей Палыч, косясь в сторону начальника лагеря.
— Товарищи, спасибо, — сказал начальник лагеря нехорошим голосом. Таких голосов не бывает у людей, собирающихся простить. — Все свободны. Куликов и Солнечный пройдут со мной в канцелярию.
