Белый замолчал, привалившись спиной к тёплому сосновому стволу. Косте сперва показалось, что он уснул, но нет – Белый не спал. Он смотрел на добела раскалённый солнечный диск. Спокойно смотрел, не жмуря глаз.
Костя не в силах был собраться с мыслями. Рассказ Белого раздавил и оглушил его. Он знал, что когда-нибудь справится с этим, но не сейчас. Сейчас мысли путались и ломило виски.
– Даже представить себе тяжело, – выдавил он наконец из себя.
– Я понимаю, – кивнул Белый. – Трудно вот так сразу всё переварить. Но что остаётся делать?
– Ну и как же теперь быть? – растерянно спросил Костя.
– Не знаю, – пожал плечами Белый. – Наверное, каждый сам для себя решает.
– А вы решили? – поинтересовался Костя и тут же понял, насколько глуп его вопрос.
– Да как видишь, – немного помолчав, усмехнулся Белый. – Я решил. Только вот слишком долго с этим тянул. Конечно, как говорится, лучше поздно, чем никогда. Но всё же… Сложись всё иначе – и ты, возможно, никогда не оказался бы там…
Костя пристально глядел на Белого. Тот сидел сгорбившись и наблюдал за тем, как колышутся от еле заметного ветра верхушки высокой травы. Всё так же, на одной томительной ноте, трещали кузнечики.
Костя набрал воздуха и задал наконец тот самый главный вопрос:
– Ну а теперь-то вы скажете, кто вы такой?
– Нет, – вздохнув, ответил Белый. – Не могу.
– Но почему? – не сдавался Костя.
– Потому что не могу.
– Это что, тайна?
– Да какая уж там тайна, – печально улыбнулся Белый. – Просто в жизни бывают такие вещи, на которые не хватает сил. Ты уж извини. То есть, конечно, что-то я сказать могу, но это будет не вся правда. Короче, слушай. Почему сгустки до сих пор не сожрали Землю при всём их могуществе? А всё потому, что не по зубам. Не по зубам тьме справиться со светом. Есть высшая сила, ставящая им заслон.
– Так почему же эта самая сила их не того… не перебьёт их сразу и навсегда? – удивился Костя.
– А кто порождает сгустки, помнишь? Люди. Тогда пришлось бы уж перебить людей, причём всех. Каждый ведь хоть в чём-то, а виноват. Хоть немного, да излучает. Поэтому напрямую действовать трудно. Зато мы можем вытягивать людей из тьмы.
– Это как меня?
– В том числе. А что касаемо света… Там, в пещере, ты видел его отблески. Тогда свет действовал через меня. Вот это постарайся понять, это самое главное. Не я, а через меня. Просто у меня теперь такая работа, Костик.
– А раньше какая была?
– А вот насчёт «раньше» мы говорить не будем, – сухо отрезал Белый.
Костя бросил взгляд на его обожжённую ладонь.
– Ну хорошо, а это как получилось? Если свет – не лазер, не огонь, тогда как? Сильно болит?
– Терпимо, – усмехнулся Белый. – Ну ничего, скоро заживёт. Я же говорил – за всё приходится платить. И это ещё хорошо, если болью. Бывает плата похуже. А прогнать сгустки – дело не такое уж плёвое. Это тебе не блокировку снять, – бросил он в пустоту непонятную фразу и поднялся на ноги.
Он совсем не отбрасывал тени – Костя только сейчас это понял.
– Ну ладно, Костик, – немного озабоченным тоном произнёс Белый. – Мне, к сожалению, пора.
– Вы что, уходите? – расстроенно спросил Костя. – А куда?
– Туда, откуда пришёл. Работы, понимаешь, много.
– А как же я?
– В чём проблема? – Белый усмехнулся. – Видишь тропинку? По ней выйдешь на просеку, там высоковольтка, иди вдоль неё налево – выйдешь к платформе. Подождёшь следующую электричку – и домой. Адрес-то, надеюсь, не забыл?
– Да, конечно, – кивнул Костя.
Странное дело, сейчас он действительно помнил всё, вплоть до мелочей, даже нацарапанные гвоздём слова в кабине лифта. И даже то, что нацарапаны они не без его участия.
Вдруг неприятная мысль пришла ему в голову, и он выпалил:
– Постойте, а какое же там время сейчас? Ну, то есть здесь… В Натуральном Мире? Меня же, наверное, давно мёртвым считают! Я ведь в Корпусе четыре года был!
– Время, говоришь? Да, время – это штука серьёзная. Ну а сам бы ты чего хотел?
– Что значит «хотел бы»? – От удивления, смешанного с обидой, Костя почти кричал. – Я, может быть, хотел бы, чтобы не четыре года прошло, а четыре часа. Но какая разница, чего я хочу? Что от этого изменится?
Белый негромко ответил:
– Значит, говоришь, четыре часа? Ладно, сделаем. Будет тебе четыре часа.
– То есть как это? Ведь время уже прошло!
– Ну, это как сказать, – протянул Белый.
– Но ведь это же время! Оно же нам не подчиняется! – воскликнул Костя.
– Это вам оно не подчиняется, – буркнул себе под нос Белый.
– Ясно, – сказал Костя. – То есть ничего не ясно! Ведь я же маленький был, когда попал в Корпус, я же помню! А сейчас мне уже пятнадцать. Что же получается, за четыре часа я стал старше на четыре года?!
Белый подождал, пока Костя не выкричит всего, потом, прищурившись, глянул на него и сказал:
– Ты зря думаешь, будто попал в Корпус одиннадцатилетним. Это ещё одна иллюзия. Не забудь, что я говорил тебе про копию души. Поймали они тебя, по здешнему ходу времени, четыре часа назад. А в Корпусе сперва обработали, стёрли всю память, потом сделали тебе тело – такое, каким ты был четыре года назад. Вложили ложную память – и готово дело, ты омолодился. Так им было проще на тебя воздействовать. И действительно, по счёту Корпуса прошло четыре года, ты сравнялся возрастом с собою здешним.
– А что было здесь?
– Да ничего такого не было. Лето, жара, каникулы. Ты шёл по улице, голова у тебя слегка закружилась, бывает. Пожал плечами, дальше пошёл. А слепок твоей души оказался там, в Замыкании.
– Чего-то я не въехал, – сказал Костя. – Я сейчас – это кто? Тот, который в Корпусе был, или здешний, из Реальности?
– Оба, – терпеливо произнёс Белый. – Копия вернулась оттуда и соединилась с оригиналом. Теперь ты – просто Костя Черницын, проживший две разные жизни, у тебя осталась память Корпуса, но осталась и здешняя. Они, эти две разные памяти, сейчас сливаются воедино, потерпи уж. Это тяжело, конечно, и путаться поначалу будешь, но ничего, привыкнешь. В общем не слишком этими вещами забивай голову. Вернёшься домой – никто ничего и не заметит. Прошло-то всего четыре часа. Ты уж извини, вернуть тебя в ту же секунду и в то же место не получилось бы, ты ведь прошёл пещерой, вышел здесь. Значит, необходим какой-то минимальный временной разрыв.
Костя долго молчал, глядя на Белого, потом с нерешительной улыбкой поинтересовался:
