А вот отрывок из письма Райдеру Хаггарду от 14 марта 1925 года: «Весь пейзаж вокруг Гавра похож на только что испеченный (и довольно дешевый) свадебный торт, слегка припорошенный пудрой, то бишь снегом. Снега ровно столько, чтобы не суметь удержать на скользкой дороге машину Сена же напоминает сплав олова со свинцом, текущим между сверкающих на солнце берегов…»
Запись в дневнике от 22 марта: «И, наконец, в самом конце дождливого дня мы в Шартре. Великая серо-синяя громада собора занимает собой, кажется, пол-Франции. Нашу старую гостиницу, отчего мы пришли в бешенство, модернизировали, и ее заполнили ouvriers[34], а также запах краски, бензина и чудовищный шум. В собор мы вошли в сгущающихся сумерках, и мнилось, будто проникаешь в самую сердцевину драгоценного камня…»
«Мне нравятся испанцы зато, что остальной мир их нисколько не интересует, но любить я их не могу…»
«…Через пару часов вы в Лурде. Такие же гладкие бело-голубые гроты в горах, но вместо выгравированных тотемов — лаванда и белый лик Мадонны на том самом месте, где Бернардетте, крестьянской девушке, было видение. И вся гладкая, узловатая отвесная скала тесно уставлена бессчетными свечами, что вспыхивают и угасают, точно дети человеческие… В густых садах утопает церковь с монастырскими гостиницами по бокам, где летом увечные, лежа, ждут, когда же их вылечат. Зимой чудес не бывает».
Оказывается, бывают. 30 декабря 1935 года на семидесятилетие Киплинга, про которое писатель говорил, что такому юбилею «не хватает обаяния», критика, которая давно уже его игнорировала, неожиданно и единодушно откликнулась громкими похвалами, на что юбиляр ответил всегдашним: «Предпочитаю жить и умереть просто Редьярдом Киплингом». Кэрри, — ей на следующий день должно было исполниться семьдесят три — с мрачным юмором отметила, что свой день рождения она отпразднует, разбирая почту мужа, — в обшей сложности 108 телеграмм и 90 писем. Было среди этих писем и поздравление от короля, а также — записала Кэрри в дневнике — «много писем от совсем простых людей, где говорилось, как много он для них значит».
Настроение юбиляра, несмотря на то, как много он значил для простых людей, было не праздничным, в этот день писатель был, скорее, настроен на философский лад. «Должен же поезд когда-нибудь остановиться, — писал он в те дни старому своему знакомому, сетовавшему на болезни и дряхлость. — Лишь бы станция не оказалась в каком-нибудь гадком, Богом забытом месте». Не имел ли Киплинг в виду бездетный, опустевший «Бейтменз»? Ведь когда-то, четверть века назад, путешествуя по Суссексу в поисках дома, они с Кэрри, сойдя с поезда, в один голос так и назвали Бэроуш — «Богом забытое место».
Зимой в «Бейтмензе» невесело: речушка разливается, сыро, пасмурно, с утра до ночи дождь со снегом, рано темнеет. То ли дело Канны, Лазурный Берег — туда-то Киплинги и собирались, как и все предыдущие годы, выехать в середине января. А за несколько дней до отъезда — приехать в Лондон, остановиться, по традиции, в своем любимом старомодном отеле «Браун», том самом, где они прожили несколько дней в январе 1892 года сразу после свадьбы и перед отъездом в Соединенные Штаты. В этом отеле больше двадцати лет назад Киплинг встречался с субалтерном полка Ирландских гвардейцев семнадцатилетним Джоном Киплингом, проходившим в близлежащих казармах военную подготовку перед отправкой на фронт.
Редьярд и Кэрри 12 января, как и собирались, съездили к заболевшему бронхитом зятю Джорджу Бэмбриджу в Хэмпстед, причем Редьярд, в отличие от хандрившей жены, чувствовал себя отменно, пребывал, предвкушая путешествие на юг своей любимой Франции, в отличном расположении духа. А рано утром 13-го Элси позвонили из лондонской больницы «Миддлсекс хоспитал»: ночью у ее отца открылось обширное желудочное кровотечение, его тут же положили на операционный стол и срочно прооперировали. Элси понеслась в больницу, где встретилась с совершенно растерявшейся матерью и хирургами и тогда только поняла, насколько серьезно обстоит дело. Между тем у ворот больницы и отеля «Браун» уже начала собираться толпа охочих до сенсации репортеров и фотографов, стали приходить письма и телеграммы, в которых приподнятый, юбилейный тон разом сменился тревожным и озабоченным; в холле отеля и больницы не смолкал телефон.
16 января состояние больного заметно ухудшилось, и Кэрри с Элси (дочь, несмотря на болезнь мужа, перебралась к матери в отель) предупредили, что они должны быть готовы выехать в больницу в любую минуту. Вечером 16-го они вернулись в гостиницу от больного, но не успели прилечь, как в два часа ночи раздался звонок из больницы, и они под густым снегом, в кромешной тьме бросились обратно в «Миддлсекс хоспитал».
Весь следующий день 17 января они просидели у изголовья умирающего (а в том, что Киплинг умирал, ни у кого не оставалось ни малейших сомнений), вечером их отвели в отдельную комнату немного отдохнуть, а вскоре после полуночи, 18 января, Редьярд Киплинг, уже с вечера впавший в беспамятство, скончался.
* * *
18 января. Со всего света поступают письма и телеграммы соболезнования. Премьер-министр Стэнли Болдуин говорит по радио о своем кузене. Приходит телеграмма от королевы: «Король и я с болью в сердце узнали, что сегодня утром скончался мистер Киплинг. Мы будем скорбеть о нем не только как о великом национальном поэте, но и как о человеке, который на протяжении многих лет был нашим близким другом. Пожалуйста, примите наши искренние соболезнования».
19 января. Покрытый британским флагом гроб с телом Киплинга доставляют в Голдерс-Грин для кремации. Телеграмма Кэрри от принца Уэльского (в дальнейшем короля Эдуарда VIII): «Прошу вас принять мои глубокие соболезнования в связи со смертью вашего выдающегося мужа».
20 января. Умирает король Георг V.
22 января. Элси и Джордж Бэмбридж забирают урну с прахом Киплинга из часовни в «Миддлсекс хоспитал» и отвозят ее в Вестминстерское аббатство.
23 января. Захоронение урны с прахом Киплинга в Вестминстерском аббатстве в Уголке поэтов. Похороны проходят по высшему разряду. Заупокойную службу читает настоятель Вестминстерского аббатства, который воздает благодарность Всевышнему за то, что Он ниспослал Англии и всему миру пророка «на много поколений вперед». Исполняется «Последнее песнопение». На похоронах присутствуют архиепископ Кентерберийский, премьер-министр, он же кузен покойного Стэнли Болдуин с супругой, министр финансов Невилл Чемберлен с супругой, министр обороны, адмирал флота его величества сэр Роджер Кейс, фельдмаршал Монтгомери, глава кембриджского колледжа Святой Магдалины, издатель «Морнинг пост» Хорэс Гуинн, многолетний литературный агент Киплинга Эндрю Уотт, представители Киплинговского общества во главе с его председателем генерал-майором Лайонел-лом Данстервиллом, представители Авторского общества, Диккенсовского фонда, Английской поэтической ассоциации, масонской ложи, послы Франции, Бразилии, Бельгии, Италии, родственники, близкие друзья — и ни одного видного писателя. Для сравнения скажем, что без малого восемь лет назад, 14 января 1928 года, на похоронах Томаса Гарди здесь же, в Вестминстерском аббатстве, собрался весь цвет английской литературы. Был, между прочим, и Бернард Шоу; высокому Шоу и низкорослому Киплингу нести гроб было неудобно, да и относились они друг к другу не ахти. Киплинг тогда, говорят, поспешно пожал Шоу руку и еще поспешнее отвернулся от него, как от прокаженного; социалисту и империалисту было нечего сказать друг другу…
